Яков Арсенов - Тринити

Душеприказчиком Прорехова стал водитель, преданно сопровождавший его везде и всюду. Из-за большой концентрации в крови виски «Рэд Лэйбл» сам Прорехов уже не мог ездить за рулем.

Постепенно выяснилось, что пить с удовольствием и без всякого сожаления — это и есть его хобби. В университетской компании, понятное дело, пивали все, но со временем каждый своим путем ретировался к более щадящим дозам. Из всей команды Прорехов был единственным, кто задержался в дасовском детстве. Он не смог перейти от веселого общежитского дебюта к серьезному продолжению. Его давний мандраж по удержанию на плаву общего дела в тяжелые годы подъема так и не перетек в спокойное пользование завоеванной свободой. Прорехов продолжал думать, что он равен самому себе, и квасил по инерции. Почин — в среду в обед, в четверг — продолжение, в пятницу и субботу перигелий, в воскресенье — отход. В понедельник — на работу, сутки — ломка, и — все по кругу до полной одухотворенности.

Затянувшийся кризис Прорехова приносил окружающим все больше неудобств. Как и всякий пьяница, он концентрировал жизнь других вокруг своей проблемы, заставлял всех носиться с ним, как с младенцем. Ведь это приятно, когда тобой занимаются. Ну, и пусть бы занимались, лишь бы в душу не лезли, мыслил он.

Первой всерьез всполошилась Ясурова — поскольку была ближе к телу. Не выдержав, она перешла от просьб к ультиматумам и стала требовать от содруга полной спиртовой завязки. Попутно выставлялось пожелание не запускать глаза за пазухи встречных кошелок. Второе шло довеском, так как пережить дамские шалости Прорехова Ясурова была горазда, а вот выносить его бессмысленность в состоянии полного вкоса уже не хватало сил. Одно здесь было причиной, другое поводом. В зависимости от ситуации эти аспекты их совместной жизни менялись местами, что было вполне объяснимо — Прорехов пил, потому что искал счастья на стороне, а искал счастья на стороне, потому что пил.

— Что ты все дергаешься туда-сюда?! У тебя на меня-то сил нет! сказала Ясурова после очередного загула Прорехова. — Если так будет продолжаться, уйду с концами!

— Напугали жопу дрелью! — заорал Прорехов на все кафе, прибегнув к семантике локализованного конфликта. Его слегка декорированная натура не выносила совсем уж павильонных подходов к жизни. — На фиг, на фиг мелкими шажками! — стал он выпроваживать ее из кафе домой, чтобы не мешала отдыхать и работать. — Но прежде мне хотелось бы…

— А мне хотелось бы, чтобы тебе не только хотелось, — сказала она тоже достаточно громко, чтобы все слышали.

Разум Прорехова закипел — было страшно снимать крышку. Он замахнулся, чтобы ударить Ясурову по месту прошлого жительства, потому что не выносил, когда его прилюдно в чем-то укоряли. Тем более, в таком недостатке, который при правильном позиционировании на людях можно было бы еще долго выдавать за достоинство — как хочу, с тем и живу.

Она просклоняла его во всех падежах и направилась к выходу.

В результате объяснения Ясурова действительно ушла. Но не с концами, а с головой. Ушла в бессимптомные покупки и занялась разведением кошек. У нее появился кот Насос, затем кот де Вуар и, наконец, кот Вацек, который повел себя с остальными, как Нижинский. Все животные были тут же облегчены. Так Ясурова отыгралась за неувязки в пробной жизни с человеком. Коты мирно колбасились, поглощая тяжелые мысли хозяйки. Но забота о животных не спасла Ясурову — черты лица ее стали более заостренными, а крылья носа раздулись от бесконечно затянувшегося вздоха по поводу. Вскоре она вовсе уединилась и совсем перестала принимать заваливающегося к ней по пьянке Прорехова.

— Держите меня семеро! — комментировал Прорехов новое поведение Ясуровой и публично бежал, оставив ее, как невзятую высоту.

Экстраверт, он жил внешними проявлениями. Внутри себя он в себе не нуждался. Ему было необходимо вызывать интерес в окружающей среде. Самодостаточность у него напрочь отсутствовала. У него не осталось собственного сленга, а обширная чужая цитатность только мешала его внутренней этике обрести статус суверенной субкультуры.

После скандала с Ясуровой он смотался в какую-то трущобу, чтобы назло всем и в назидание себе вернуться с многоуважаемой там воспитательницей детского сада по имени Рена. Рена Владимовна. Отец ее, откровенный экзот, тонул при исполнении в южных морях. Не успел он, бессознательный, коснуться дна, как его за задницу кусанула мурена. Мариман очнулся и всплыл. Мурена спасла ему жизнь. Когда его многолетний бездетный корабль начал тонуть, родилась девочка и спасла семью от распада. Папа, не просыхая, назвал ее Мурена в память о морфлотовском инцеденте, а когда муть спала, понял, что в горячке поторопился с именем. Девочку стали шепотом кликать Рена, но какой марианский характер прятался за этим именем, оставалось только догадываться. С пробивающейся растительностью и готовностью на все Рена отважно устремилась в новую жизнь. Их брак с Прореховым вступил в силу скоропостижно, через десять дней, как решение суда, поскольку ни одна из сторон не заявила в вышестоящую инстанцию о своем несогласии. Решение суда, решение туда. Свадьбу проехали, потому что костюмы не сходились, а в пуловере неудобно как-то.

Рена была сплтением цыганских кровей и морских корней. Цветущей и хрустящей, как новый четвертной билет, что вполне соответствовало годам. Возраст нисколько не подпирал эту прекрасную четвертинку уходящего века, но Прорехов понукал ее спешно заняться деторождением, и сам из последних сил был готов броситься в роддом. Скоро у них появился семимесячный сын с врожденным диатезом, неминуемо переходящим в астму. Причиной болезни, как пояснили врачи, было беспробудное пьянство Прорехова, на котором по молодости и по дружбе никто не заострял внимания.

Рена свернулась в комок, но молча снесла диагноз. Она в одиночку мучалась с ребенком — Прорехов к нему не подходил из-за состояния. Сын был настолько незащищен, что гнойные корки срастались с пеленками. Прорехов заглушал тоску по больному сыну все тем же универсальным способом — квасил.

По рождении он настоял, чтобы мальчик был назван в его честь. Когда человек понимает, что ему самому до конца не реализоваться в жизни, он скидывает недоделки на фьючерс, давая ему свое имя. Отсюда идут Вячеславы Вячеславовичи, Ильи Ильичи, Сергеи Сергеевичи, Владимиры Владимировичи. В истории зарегистрированы генеалогии, в которых дети именовались по-отцовски до тех пор, пока фамилия не приходила к задуманному результату.

Рена была из тех дам, которые сами себе задают вопрос, сами на него отвечают, а потом полчаса объясняют, почему ответ был неправильным. В свободное время она рисовала карандашом на салфетках зубы и скелеты. По всем параметрам она устраивала Прорехова, поскольку ничего не требовала — ни любви, ни денег. Просто белки и углеводы. Такое белое безмолвие было по плечу Прорехову. А отвечать за умниц — не его профиль.