Яков Арсенов - Тринити

Прорехов слушал Завязьева открыв рот. За человеком, произнесшим столь правильную речь, стоял, а потому и чувствовался скрытый, но огромный опыт.

— Ну, и как же в таком случае быть? — спросил Прорехов в конце.

— Чтобы решить вопрос непития в кафе, надо просто однажды не пойти в кафе.

— Слушай, гениально! Я как раз ненавижу туда ходить, — признался Прорехов, — у меня ведь врожденный порок сердца!

— Тем более.

— Но как я не пойду? На сегодня уже все приглашены, — сник Прорехов. Давай-ка мы сделаем это позже, в следующую пятницу. А сегодня уж сходим. В последний раз.

В первый сеанс Прорехову удалось уболтать Завязьева, он поверил ему. Но поход Прорехова в кафе, как и все предыдущие, был не последним, а очередным.

Через несколько дней психологических проб Завязьев был вынужден посоветовать Прорехову пойти на крайность — зашиться.

— Другого способа я не вижу, — сказал он. — Только следует помнить, некоторые пытались кодироваться, но забывали код.

— Как это понимать? — насторожился Прорехов.

— Не выдерживали, выпивали и загибались, — сказал Завязьев.

— Понятно, — сказал Прорехов.

…Его поместили в реабилитационную клинику.

— Видишь ампулу? — Завязьев показал ему предмет перед операцией. Оболочка растворима. В ней яд, который оказывает курареподобное действие на организм. Теперь мы помещаем ее в спирт. Смотри внимательнее.

Ампула повисела в растворе несколько минут, ее оболочка растаяла, и содержимое волнообразной мутью выпросталось в спиртовой раствор. Плавающая там пиявка окочурилась в один миг.

— Так яд попадает в кровь, если спирт растворит оболочку, — пояснил Завязьев. — А теперь вскрываем вену, — показывал он Прорехову, — и зашиваем ампулу вовнутрь. Если выпить водки, алкоголь растворит оболочку, и яд выльется в кровь. Смерть, как и в случае с пиявкой, которую мы только что имели честь наблюдать, наступит мгновенно.

— Вижу. А от уксуса она не растворяется, эта капсула? — спросил Прорехов от внутреннего юмора.

— Нет, от уксуса она не растворяется.

— А то я салаты с уксусом долюбливаю, — пояснил Прорехов.

— Если ты согласен на операцию, через час мы можем приступить, — сказал Завязьев. — Если нет — впереди тяжелая смерть от алкоголя.

— А вдруг осилю? — спросил Прорехов.

— Если не выдержишь, — пояснил Завязьев, — то легкая смерть от ампулы.

— То есть, смерть в любом случае, — уточнил Прорехов.

— Если пить, то в любом, — не стал врать Завязьев.

— Согласен, зашивайте, — сказал Прорехов. Столь наглядное введение в операцию по зашиванию вывело его из оцепенения.

Его уложили на кушетку, обеспечили анестезию — сначала перидуральную, а потом решили — нужен полный наркоз, чтоб ничего не видел и не чувствовал. Шприцем, струйно, Прорехову ввели повышенную дозу снотворного. Прямо в переднюю лестничную мышцу. Потом вспороли лучевую артерию и принялись вталкивать туда гладкий, похожий на пулю предмет. Кровь была густой и липкой, как патока, чего с артериальной обыкновенно не бывает.

— Сосуды сужены до предела, — сказал хирург. — Ампула не влезает. Еще какое-то время — и было бы не зашить. Вовремя схватились.

— Вталкивать все равно придется, — сказал Завязьев. — Кровь обойдет ее, растянет стенки. Сердце, несмотря на порок, все еще достаточно сильное.

Ампулу насилу втолкнули, и зашили кожу на место.

С Артамоновым Владимир Сергеевич после Дня грусти контачил большей частью по телефону.

— Смех смехом, — сказал ему Артамонов однажды, — а судьба кверху мехом!

— Давай без залепух, — предложил общаться без мути уставший Макарон.

— Мне вчера опять звонили друзья, — сделал он паузу. — Настаивают, чтобы ты дал согласие, — озвучил положение Артамонов. — Все остальное деньги, помощь людей, возможности и административный ресурс они организуют. На сегодняшний день у них нет приличной личности. Есть варианты и возможности, а фигуры подходящей нет! Представляешь? Хорошее совпадение, надо соглашаться. Давай внемлем, и я соберу группу поддержки. Прямо на днях, иначе будет поздно. Меня так и тянет сомкнуть два универсума — технарей и гуманитариев.

— Все замкнуто на себя, — послышалось из трубки.

— На стыке я буду себя чувствовать, как на стреме, — не слушал его Артамонов. — Через меня все протечет от них к тебе и назад. И будет не страна, а две студенческие группы. С той местности, куда нас препроводил Прорехов, по-другому не выбраться. Надо соглашаться с авторитетным человеком Петруневым и выходить на президентские выборы. Тебя полстраны поддержит. Ты сейчас в расцвете творческих и физических сил, выглядишь на все сто, народ в тебя верит! В связи с этим твоим молодильным фокусом ты, как яблоко, становишься все популярнее! Губернатор, прогулявший полгода! Представляешь, как пиарно это смотрится со стороны! И причина прогула хороша — хотел поднять область до уровня рентабельности, но увяз в душе. Что из этого получилось, не имеет значения! Главное — из события можно сварить предвыборную кашу.

— Ты же знаешь мой характер, — отнекивался Макарон, делая вид, что у него маскированная депрессия. — Я не могу работать под кого-то.

— А ты считаешь, работать на страну — это работать под кого-то? — не понимал реакции Макарона Артамонов.

— Я чувствую, страной тут дело не закончится, — сказал Макарон. — Как только я обозначусь на горизонте, она сразу расколется на две части.

— Не думай о великом, — продолжил петь агитки Артамонов. — Твое согласие выведет нас из местного конфликта. Наши возможности временно заморожены на региональном уровне, но на российском они свободны и не ангажированы.

— Согласен, в этом есть и соль, и сахар, — сказал Макарон. — ситуация может стать базой понимания.

— Ты считаешь? — не засомневался Артамонов. — Я в гробу видал потери темпа! Мы с Деборой вынуждены жить за счет других дел. Мое таскание по земле обходится мне в эти две-три штуки денег! Раньше их мне давал холдинг? Конечно же, мы давно самоорганизовались — она пишет, я продюсирую, и мы неплохо продаем наш товар. Ты считаешь, что все ушло вместе с водкой, завистью и местью? И давай не будем об этом! Так, что ли?

— Именно так, — твердо сказал Макарон. — Лично я не имею к нему никаких претензий. Мы сами виноваты в его предательстве! Мы его бросили!

— Мне было бы по фигу… но.

— Я понимаю, что ты имеешь серьезный зуб, — продолжил внедрение своей позиции Макарон, — и я боялся, что ты поступишь, как индеец в фильме «Пролетая над гнездом кукушки» поступил с Николсоном, которому сделали лоботомию. Ведь там тоже дошло почти до состоянии лоботомированности. И твое действие было бы гуманным и санитарным.