Владимир Высоцкий - Собрание сочинений в четырех томах. Том 4. Проза

‹***› Я с театром на гастролях. Грузины купили нас на корню – мы и пикнуть не смей, никакой самостоятельности. Все рассказы и ужасы, что вот-де там споят, будут говорить тосты за маму, за тетю, за вождя и так далее, будут хватать женщин за жопы, а мужчин за яйца, и так далее – все это, увы, оправдалось! Жена моя Люся поехала со мной и тем самым избавила меня от грузинских тостов алаверды, хотя я и сам бы при нынешнем моем состоянии и крепости духа устоял. Но – лучше уж подстраховать, так она решила. А помимо этого в первый раз в жизни выехали вместе. Остальных потихоньку спаивают, говорят: «Кто не выпьет до дна – не уважает хозяина, презирает его и считает подонком». Начинают возражать: «Что вы, как это, генацвали?» А вечером к спектаклю в дупель.

‹***› Васечек, как тут обсчитывают! Точность обсчета невообразимая. Попросишь пересчитать три раза – все равно на счетах до копеечки та же неимоверная сумма. И ты, восхищенный искусством и мастерством, с уважением отходишь. Вымогать деньги здесь, вероятно, учат в высших учебных заведениях. Наверное, существуют профессора и кафедры, потому что все торговцы – фруктами, газировкой, бюстгальтерами и так далее – очень молодые и интеллигентные на вид лица. Так и думаешь: этот – кончил экономический, этот – химический, а этот – просто сука. Больше ничего плохого грузины нам не делают, правда, принимают прекрасно, и вообще народ добрый и веселый.

Я плюнул на дурацкую щепетильность и, чтобы иметь возможность спокойно работать в театре и там уже что-то создавать, написал песни к трем фильмам, в двух из них сам снимаюсь: «Я родом из детства» – в Минске, скоро он выйдет, «Саша-Сашенька» – комедь, тоже в Минске, пока только идут съемки, и «Последний жулик» – комедь, в Риге, там играет Губенко. Это, правда, не «Тот, кто раньше с нею был», но и не гимны и дифирамбы – везде есть своя, высоцкая, червоточина, которую ты любишь, и в которой весь смысл и смак. А потом – за это платят, не очень-очень, но можно не заботиться о том, что нечего жрать, не метаться по телестудиям и так далее.

‹***› Целую тебя, Васечек, пиши.

Дорогая моя, любимая Люсечка! Наступил такой момент, когда испытываю я необузданное желание с тобой поговорить, хотя бы в письме. А по Артуровской философии – отказывать себе в желаниях нельзя, чего я и не делаю. Сейчас я тебе все как на духу, начиная с нашего с тобой расставания, трогательного, но не сентиментального. Итак!

Автобус тронулся, я начал выяснять, сколько ехать до аэропорта: один сказал 45, другой 55, а третий – час. Заволновался, но приехал вовремя, обпился водой, а потом через час ступил на одесскую землю. Вздохнул спокойно: ни тебе грузин, ни абхазцев, никого, даже машины с киностудии. Я, как человек необидчивый и богатый, сел в такси, приехал на киностудию. Там обо мне и знать не знают, кто, говорят, такой? Откуда? Зачем? Потом разобрались, извинились, сделали фото, послушали песни, заказали песни, рассказали про сценарий и повезли в гостиницу. Номеров нет. В ресторане говорят: русских не кормим. Лег спать голодным в номере у режиссеров. Режиссеры молодые, из ВГИКа, неопытные режиссеры, но приятные ребята, фамилии режиссеров: Дуров и Говорухин. Фильм про альпинистов, плохой сценарий, но можно ‹написать› много песен, сейчас стараюсь что-то вымучить, пока не получается, набираю пары. В конце письма напишу тебе песенную заготовку. Ты, лапа, умная, ты посоветуешь, ты научишь, ты подскажешь. Артистов нас 6 человек, есть среди нас Фадеев и Лужина, остальные – я, а других ты не знаешь.

А на следующий день (это еще пока в Одессе) дали мне почитать еще один сценарий, режиссер женщина, Кира Муратова, хороший режиссер, хороший сценарий, хорошая роль, главная и опять в бороде (фотография оттуда), сделали кинопробу, дали за нее денег. Посмотрели: хорошо я сыграл, хорошо выглядел, хорошо говорили (ударение следует делать на слове хорошо). Но это вряд ли выйдет по срокам, а жаль. Можно было отказаться от альпиниста, но жалко песен и места съемок. Здесь, лапа, прекрасно… Но об этом потом. Сели мы в самолет. Прилетели в Краснодар, а оттуда в Минводы на такси, а еще оттуда – в горы, на Кавказ, в ущелье Боксан, под Эльбрус (я пропустил ночь мытарств в аэропорту, в Краснодаре пропустил мат в сторону злой и гнусной дирекции нашей, пропустил свою работу в качестве администратора, как я доставал места в аэропортовской гостинице, а потом такси до МинВод – это 500 километров). Бог с ними со всеми. Сейчас я сижу в гостинице «Иткол» – модерн в горах, куча неофашистов и нерусских людей других национальностей, местные аборигены – кабардино-балкарцы (кстати, в Кабардино-Болгарии, действительно, есть лошади и ишаки, не знаю, как в Кабардино-Румынии, а здесь есть). Балкарцы – народ злой и коварный, их во время войны выселяли, а потом вернули, вот они и затаили. Сижу я, пишу, а отовсюду музыка, внизу в холле местные массовики наяривают на аккордеоне и рояле какую-то жуть, кажется, арабское танго, а из соседнего номера подвыпившие туристы поют какие-то свои песни, Окуджаву и Высоцкого, который здесь очень в моде, его даже крутят по радио. Это меня пугает, потому что, если докатилось до глухомани, значит, дело пошло на спад. Правда, здесь много москвичей и ленинградцев, здесь даже Арий Михайлович. Живет в номере с тремя мужчинами. Красив и загадочен, у него куча твоих портретов, я только повздыхал, но он мне ничего не предложил. Вчера, правда, после настоятельных просьб его, я устроил у него вечер самодеятельной песни. Были какие-то студенты, еще кто-то, еще кто-то и даже один жюль-верновский персонаж с бородкой капитана Немо. Арий был в восторге, он, по-моему, обалдел, просил повторить. Особенно понравилось про космических негодяев.

Здесь очень красиво, нас кормят по талончикам пресно и однообразно, но мы проходим акклиматизацию, лазим по скалам. Если бы ты, лапа, увидела, по какой я сегодня прошел отвесной и гладкой стене, ты бы, наверное, про меня хорошо подумала. Это все очень интересно, особенно если удается пролезть. Рядом горы, в снегу, погода меняется непрерывно, рядом шумит река (в ней недавно трое утонули, хотели искупаться, а там скорость бешеная, и камни летят громадные, так они, сердешные, и сгинули). У нас несколько инструкторов, удивительных людей. Они бывали на сложных восхождениях, один из них даже падал, летел метров 120 со скал. Все они люди очень любопытные и не похожие на всех нас, которые внизу. Здесь кругом могилы погибших альпинистов, но рассказы о гибели суровы и спокойны, вероятно, оттого, что рассказчики сами бывали в таких же положениях, с ними могло бы быть то же. Ведь на людей воевавших рассказы о героизме производят гораздо меньшее впечатление, чем на остальных. Я раньше думал, как, наверное, почти все, кто здесь не бывал: умный в гору не пойдет, умный гору обойдет. Теперь для меня это глупый каламбур, не больше. Пойдет он в гору, умный, и по самому трудному маршруту пойдет… И большинство альпинистов – люди умные, в основном интеллигенция.