Фредерик Тристан - Героические злоключения Бальтазара Кобера

Бальтазар выбежал на улицу, прошел направо, потом налево, расспрашивал торговцев и прохожих, большинство из которых не понимали по-немецки. Казалось, что его учитель испарился. После долгих и бесплодных поисков отчаявшийся Бальтазар вернулся в гостиницу, поднялся к себе в комнату и стал размышлять об этом ужасном исчезновении. Потом, не зная, на что решиться, открыл сумку, куда Каммершульце укладывал свои книги и одежду. Он нашел в ней шкатулку, впрочем, не закрытую на ключ. В ней находился остаток принесенных Варлетом флоринов и письмо, написанное рукой алхимика и адресованное: «Бальтазару Коберу, моему ученику, на тот случай, если со мною случится беда».

Бальтазар заколебался. А вдруг Каммершульце возвратится с минуты на минуту и упрекнет его за поспешность, с которой он распечатал это письмо… Он опустился на колени возле кровати и стал молиться. И чем больше он молился, тем крепче становилась в нем уверенность, что он уже никогда не увидит учителя. Поэтому, поднявшись на ноги, он сорвал восковую печать, которая скрепляла свернутое в трубочку послание и с бьющимся сердцем прочитал следующее:

«Во славу Бога, всеведающего, всемогущего, вездесущего. Аминь. Ты должен идти в науку. Баттиста Строцци, сестьере Сан Поло, Венеция. Прощай».

Он долго сидел, недвижимый, смотря оторопевшим взглядом на эти несколько слов, значение которых было более, чем понятно. Каммершульце перед своим исчезновением поручил ученика заботам Строцци, о котором Бальтазар никогда раньше не слышал. Наш друг спрятал послание во внутренний карман сюртука и спустился в таверну, где опять начал расспрашивать выпивавших там посетителей, не встречали ли они его учителя. Они плохо понимали, чего он от них хочет. Тогда Бальтазар решил отправиться в городскую управу и рассказать там о случившемся.

Его выслушали с большим интересом и пообещали сообщить, если им удастся что-то узнать. Становилось все очевиднее, что Каммершульце похищен, но что случилось потом, угадать было невозможно. Увезли ли его в Нюрнберг, где ректор Шедель с большим удовольствием посадил бы его в тюрьму и на этот раз под настоящей фамилией? Был ли он убит Дюсбергом или его сообщниками? Бросили ли его в застенки какой-нибудь тюрьмы в Боцене или в его окрестностях? Все эти предположения были вероятны и непрерывно прокручивались в голове Бальтазара, впавшего в состояние крайней тревоги и почти паники.

Существовали ли вестники в этом городе? На вывеске гостиницы красовалась подвешенная на вертеле свинья и ни гуся, ни рашпера здесь не знали… Что же касается крестов на развилках дорог, то они были до отчаянья немы. Каммершульце исчез, не оставив молодому человеку других инструкций, кроме венецианского адреса. Надо было покинуть эти непонятные и, возможно, враждебные места, но он боялся уехать отсюда – а вдруг алхимик вернется?… Бальтазар ощущал вокруг себя угрозы, тем более неприятные, что они были неясные. В течение всего следующего дня он просидел, замкнувшись в своей комнате, и не двигался с места, надеясь на возвращение алхимика и убежденный, что он больше никогда его не увидит.

Одно только поддерживало в нем надежду: неужели такой умнейший человек, как Каммершульце, мог так легко попасть на крючок такому отъявленному мерзавцу, как этот Дюсберг? Однако под вечер наш друг решил преодолеть отчаянье. Неужели он окажется недостойным человека, который всегда учил его мужеству? Он окунул голову в ведро с водой, одел плащ и храбро спустился вниз, сев за стол, чтобы поужинать. Он ничего не ел со вчерашнего дня, и голод острыми когтями терзал ему желудок.

– Что изволите заказать, господин? – спросил трактирщик на ломаном немецком языке. – У нас нет ничего, кроме курицы.

– Давайте курицу, – согласился Бальтазар.

– А вы в состоянии заплатить, уважаемый господин?

– Конечно, – ответил юноша. – Я заплачу и за комнату, и за ужин.

Трактирщик наклонился к нему:

– Покажите ваши деньги, господин… Вы очень молоды, как сами должны понимать, а ваш друг исчез, даже не простившись с вами…

Бальтазар пожал плечами, вытащил из-за пояса кошелек и показал его трактирщику, чьи глаза округлились от изумления. Он пролепетал:

– Если господин предпочитает свинину вместо курицы…

– Несите курицу, – подтвердил студент, возвращая кошелек на место.

– Ваше сиятельство, – сказал какой-то человек, – я наблюдаю за вами с той минуты, как вы вошли в этот зал, и не сомневаюсь, что вы человек самого благородного происхождения!

Тот, кто обратился к нашему другу с этими словами, поднялся, обошел вокруг стола и поклонился Бальтазару с самой отменной учтивостью. Ему не было и тридцати лет. На нем был длинный черный студенческий плащ с целым потоком лент на груди, и он держал в руке стакан, который и поднял за здоровье «благородного путешественника», с которым имел честь повстречаться. Бальтазар возвратил ему поклон, но не тост, так как поклялся больше не пить.

– Ваше сиятельство видит в моем лице представителя эмблематической науки!

– А что это такое? – спросил Кобер.

– Как? Вы незнакомы с «Emblematum liber» [30]Альчати?

– Нет, – ответил Кобер.

– Ни с «Simbolicorum Quaestionum libri» [31]Бокки?

– Тоже нет, – признался Кобер.

– Тогда, конечно, вы читали «Emblemata» [32]Самбукуса или книгу Юниуса под тем же названием?

– Будьте уверены, что нет, – твердо заявил Кобер.

– Значит, вы отдаете предпочтение «Микрокосмосу» Лаврентия Гехтануса или «Emblematum Tyrocinia» [33]Матиаса Гольцварта, я не ошибаюсь?

– Ошибаетесь, – отвечал Кобер, засмеявшись. – Я впервые слышу о всех названных вами сочинениях… Я абсолютно ничего не смыслю в этой науке!

Незнакомец снял плащ, положил его на табурет и сел на скамью напротив Бальтазара.

– Кажется, некий Хуан де Бориа напечатал в Праге «Empresas morales», [34]которые просто чудо! Но, должен признаться, я испытываю большую слабость к Караччо. О, мой замечательный друг, как можно жить, не зная эмблематики!

Бальтазар рискнул признаться, что он дипломирован по богословию.

– Богословию? – переспросил этот чудак. – Какому богословию? Все значение мира полностью содержится в эмблеме! Мир – это система знаков. Разве не писал Альчати: «Verba significant, res significantur»? [35]

– Я не знаю латыни, – сознался Бальтазар.

– Вы дипломированы по богословию и не знаете латыни? – удивился его собеседник.

– Я также дипломирован по древнееврейскому языку, – добавил Бальтазар.

– Очень даже странно! Разве когда-нибудь сочиняли motto [36]или subscriptio [37]на древнееврейском языке? – спросил незнакомец, но тотчас же, поднявшись, представился: – Меня зовут Матьяш Матьяш. Я еду в Падую.

Бальтазар поднялся в свою очередь:

– Меня зовут Бальтазар Кобер, и я направляюсь в Венецию.