Майкл Корда - Богатство

– Для меня это нелегко, – сказал он. – Хотел бы я, чтоб мы не были по разные стороны.

– А это так?

– Я юрист. Я представляю Роберта – и Семью. А юрист не должен разыгрывать из себя Бога, как сказал мне шериф Пласс. Я бы хотел никогда не попадать в Ла Гранж. Бог свидетель, я не желал туда ехать. Но я поехал. И этим все сказано.

– И теперь вы собираетесь вывалить Роберту кучу сплетен и слухов, которые он может использовать против меня.

Он вздохнул.

– Я бы так не сказал. Я не опираюсь на сплетни и слухи. Предпочитаю факты. В любом случае, я здесь не для того, чтобы говорить об этом проклятом богатстве. Я пришел, чтобы поговорить о вас.

– Это не ваше дело.

– Может быть. Послушайте, я не собираюсь хитрить. Не думаю, чтоб вы рассказали мне о том, что случилось, да и даже и не ж е л а ю этого, но я хочу сказать вам, что вы взвалили на себя слишком тяжелый груз вины. Я размышлял об этом всю дорогу домой. Меня не волнует, что думает Пласс или Гримм, или этот жирный дурак Цубер, и даже ваша мать…– хотя, если вас интересует мое мнение, ваша мать чувствует то же самое.

Она не могла ни солгать ему, ни отрицать его догадки.

– Нет. Она обвиняет меня. Всегда обвиняла.

– Черта-с-два. Если бы вы не погрузились так глубоко в вашу проклятую вину, вы бы давно это заметили. Она простила вас. Может быть, она никогда вас не винила.

– Может быть, – с трудом ответила она. – Да. Я не хочу говорить об этом.

– Нам п р и д е т с я говорить, – с нажимом сказал Букер. Вы когда-нибудь рассказывали об этом Артуру?

Она замотала головой.

– Я хотела… Я старалась…

– Что ж, он, возможно, согласился бы со мной. Честно говоря, я не верю, чтоб он сколько-нибудь меня любил, что бы вы не утверждали, и я его не обожал, но я должен воздать ему должное – у него было исключительно сильное чувство справедливости, в особенности, когда дело касалось семьи. И его было нелегко потрясти. Не то, чтобы он от этого стал лучшим отцом, заметьте себе, но, по крайней мере, это он знал.

– Я пыталась рассказать ему. Я просто не могла набраться храбрости. А потом стало слишком поздно.

Букер протер очки и снова надел их.

– Вам не приходило в голову, что он уже знал?

– Знал? Откуда?

– Алекса, я провел в Ла Гранже два дня, размышляя над этим. Я не верю, что ваш отец совершил самоубийство, но не собираюсь давить на вас в этом вопросе. Но вот что я узнал – и это весьма меня удивило. Кто-то побывал в Ла Гранже до меня, когда старый Гримм был еще жив, за т р и м е с я ц а до того, как Артур женился на вас.

Сначала я предположил, что это репортер из какой-то газеты, но чем больше я думал, тем меньше это имело смысла. В последний день я немного подпоил Барта Гримма, и он рассказал, что человек, приехавший к его отцу, выглядел, как юрист с Уолл-стрит. Английский костюм, дорогая обувь, гарвардский акцент, манеры. Читай между строк – этот человек отвалил кучу денег за привилегию провести пару часов наедине со стариком, и унести с собой одно досье. Что объясняет, почему Барт Гримм разъезжает на новом "мерседесе", хотя дела его из рук вон плохи. Если вас интересует мое мнение, Артур догадался, что есть какие-то проблемы, связанные со смертью вашего отца, а возможно, и с вашим браком с Билли. Поэтому он послал кого-то вызнать правду и привезти документы. Думаю, он все з н а л. И простил вас.

– Он не мог этого сделать.

– Почему? Он был проницателен. И любил вас. Полагаю, он бросил досье Гримма в огонь, в качестве подарка для вас, а может, и многие другие бумаги. Вероятно, вот почему Барт Гримм был так уверен, что я ничего не найду в судебном архиве – и чертовски беспокоился, что я все-таки начну искать и могу спросить, почему некоторые документы отсутствуют. Но должен сказать, что я согласен с Артуром.

Несколько минут они просидели молча. Ей не нужно было прощение Букера, и она не слишком в него верила, но все равно была ему благодарна.

– Спасибо, – сказала она.

– Но вы не простили себя?

– Нет. Может быть, когда-нибудь прощу. Вы – первый человек, которому я это говорю.

– Думаю, если бы все открыли Артуру, он бы сказал то же самое.

– Хотелось бы.

– И вы бы ему поверили?

Она кивнула.

– Я д о в е р я л а ему, Мартин. Он был первым человеком – после моего отца, – которому я по-настоящему доверяла.

– Вот почему вы считаете, что обязаны победить ради него?

– Да.

Вид у него был мрачный.

– Я никогда не бывал здесь раньше, – сказал он. – Не важно, как давно ты работаешь на Баннермэнов, все равно остаются вещи, которых ты о них не знаешь. А уж я р а б о т а л на них, Алекса.

– Знаю.

– Я поставил себя в глупейшее положение. Конфликт интересов. Возможно, мне следует отказаться от дела, оставить де Витта. Я не знаю… Все бросить…

– Вы не должны отказываться, Мартин. Не ради меня.

– Я думаю не о вас. Я думаю о профессиональной этике. За то, что я сижу здесь и веду подобные разговоры, меня могли бы дисквалифицировать. – Он покачал головой, словно не мог поверить, что совершил столь явную глупость.

– Я никому не скажу. Обещаю.

– Что до Ла Гранжа, я просто не знаю, что делать.

– Мартин, делайте то, что в ы сочтете правильным. Если вы решите, что должны рассказать Роберту – расскажите ему.

– Что ж, это мои проблемы. Я бы хотел…– начал Букер. Потом замолчал, посмотрел на часы, и встал.

– Чего бы вы хотели?

– Чтоб мы не стали противниками. Для начала.

Она тоже встала. Он формально пожал ей руку и взял портфель.

– Могу ли я дать вам совет? Если у вас есть какие-то другие… небольшие проблемы в прошлом, я бы посоветовал вам закончить сделку н е м е д л е н н о. Роберт раскопает их, рано или поздно, без моей помощи. Назовите цену, договаривайтесь и уходите.

– У меня нет никаких проблем.

– Я слышал… впрочем, неважно, что я слышал. – У двери он задержался. Взгляд его был серьезен. – Если Артур сделает то, что я думаю, не пренебрегайте этим, Алекса. Это был дар любви. Может быть, самый ценный из всех, что он вам ставил. Кто бы мог подумать, что старик способен на такой романтический поступок! – Он отвел взгляд. – Когда все будет кончено, – тихо сказал он, возможно, мы сможем узнать друг друга немного лучше, поговорить о чем-то ином, кроме состояния Баннермэнов. Я бы очень этого хотел.

И она тоже, подумала Алекса. Чем больше она узнавала Букера, тем сильнее он ей нравился, но ей трудно было даже представить, что насущные проблемы когда-то закончатся. Пройдут годы, прежде, чем они разрешатся, если они разрешатся вообще, как утверждает Стерн, а Букер, несмотря на его очевидную симпатию к ней, был на стороне противника.

– Возможно,– сказала она, позволив ему – и себе – мгновение надежды. – Но до этого пройдет много времени.

– Я человек очень терпеливый. И воспринимаю это, как проявление сдержанного оптимизма, если вы не возражаете.