Майкл Корда - Богатство

– Он очень скучал, бедняжка. Вот потому он бросился в политику. Я всегда считала это ошибкой. Твой прадед и твой дед не имели политических амбиций. Твоего деда пытались убедить бороться с Фрэнклином Рузвельом за кресло губернатора, но он не захотел даже слышать об этом. Он слишком сильно презирал людей, которые продаются, чтобы с т а т ь кем-то. -Не знаю, как насчет Рузвельта, но не думаю, что отец мог продаваться, – чопорно сказал Роберт. -Мой бедный мальчик, ну, конечно, мог. В тот миг, как он покинул рабочий кабинет, он выставил себя на продажу, точно так же, как и ты. Как и Фрэнклин. О, не смотри так потрясенно. Не за деньги, я это знаю, но ведь есть и другие способы купить: похвалы, лесть, аплодисменты черни. Политические амбиции – ужасная вещь. Посмотри, что они сделали с кланом Кеннеди. Твоих прадеда и деда нисколько не беспокоило, что люди о них думают или пишут – они были выше всего этого.

– Времена изменились, бабушка, – мягко сказал Роберт. Он понимал ее чувства, но знал также, что они устарели. При жизни Кира его личное состояние превосходило богатства любой корпорации в стране. Он покупал и продавал сенаторов, издателей газет, даже президентов, беззастенчиво, всегда через агентов, ибо был слишком горд, чтобы связываться с человеком, которого может купить. Он был пауком,и центром его паутины была простая комнатушка без окон в конторе на Нижнем Бродвее, где стоял расшатанный круглый стол с латунным колокольчиком, чтобы вызывать посыльного со свежими чернилами, и единственное дешевое деревянное кресло.

Здесь он сидел, улавливая далекие колебания, другим не говорившие ничего: падение цен на гуано в Вальпараисо, бури в Канзасе, банкротство в Лондонском Сити, слухи о том, что засуха в Техасе оказалась не такой засушливой, как принято считать, складывая в уме все фрагменты, как некую огромную головоломку, а потом, благодаря какому-то редкостному наитию, или, возможно, просто яростной, упорной концентрации, рассылал приказы покупать, продавать, лишать права пользования, небрежно нацарапав медным пером несколько отрывистых строчек на клочке бумаги, которые так часто приносили разорение его конкурентам, или миллионам мелких вкладчиков, порой даже государствам и правительствам. Сегодня Америка контролируется безликими корпорациями, и капитал самого низшего дивизиона любой из них превосходит состояние Баннермэнов, в то время, как политиканы, столь презираемые Киром, забрали в правительстве такую власть, какую он не мог даже и представить.

Кеннеди, будь они прокляты – старик [9]уж точно – правы: сила теперь не в деньгах, а в политике, при условии, что у тебя кишка не тонка ей воспользоваться. Богатство больше не является целью само по себе – это просто путь к чему-то иному, и нет ни смысла, ни доблести в том, чтобы нянчиться с ним ради грядущих поколений, будь они неладны. Роберт знал, что отец это понимал – понимал лучше, чем кто-либо, но никогда бы не признался и не допустил бы логических выводов. Он был как священник, не веривший более в учение церкви, но не имевший мужества с ним порвать.

Роберт вспомнил, как однажды в детстве, до отъезда в Гротон, его наказали, за то что он не записывал свои ежедневные расходы в маленькую записную книжечку в черном кожаном переплете, – это входило в семейную традицию ( в конце каждой недели расходы должны были совпадать с определенным счетом, составлявшим по меньшей мере 10 процентов от карманных денег, прибавляемым к "сбережениям"), и он набрался храбрости спросить отца, записывает ли он в книжечку свои ежедневные расходы, прекрасно зная, что это не так. "Я делал это, когда был в твоем возрасте", – сказал отец со столь вызывающей резкостью, что Роберт угадал за этим стыд, возможно, даже вину. Ибо оба они знали, что это не приемлемый или правдивый ответ. Кир и Патнэм вели учет своих ежедневных расходов в черных записных книжечках до самой своей смерти, словно это был некий религиозный долг, да, по их понятиям, так оно и было.

Отец, ясно понимал Роберт, хотел от своих сыновей того, чего не желал делать сам, но никогда не мог заставить себя это сказать.. Роберт хотел бы, чтобы у них было время прояснить все окончательно, и вдруг увидел лицо отца так четко, словно тот был в комнате, услышал знакомый, нетерпеливый голос…

– Я говорю, не думаю, чтобы времена изменились к лучшему, – бабушка возвысила голос. – Ты о г л о х? -Нет, нет, я просто задумался. -Нет смысла беседовать со мной, если ты где-то витаешь. Это крайне невежливо. Скажи мне, если я, наконец, сумела вернуть твое внимание – что ты думаешь о девушке? -О девушке? Она выглядит вполне хорошенькой. -Я не это имела в виду. -Конечно, нет. Ну, честно говоря, я думаю, что она выказала храбрость. -Храбрость? Разумеется, явиться сюда без приглашения – редкостная наглость, но она вовсе не такова, какой я ожидала ее увидеть. Я хотела бы узнать о ней побольше. -Я тоже. -Я попросила Кортланда разузнать, что возможно. -Бабушка, де Витт в делах подобного рода бесполезен. Это может сделать Букер – хотя я заметил, что он не сумел выставить ее с Пирога. -Мистер Букер – юрист. Вряд ли от него можно ожидать, что он будет заталкивать молодую женщину в машину. Очевидно, она это сообразила. Кроме того, твоя позиция тоже не безупречна. Я заметила, что в церкви ты из кожи лез, чтобы очаровать ее. -Ну, не совсем. -Я не слепая. -Я думал, что так будет умнее предотвратить скандал. -Мне не показалось, что она хочет скандала. В целом, она держалась удивительно хорошо. Непонятно, зачем она решила приехать. Это явно далось ей не легко. -Думаю, ее толкнул на это тот малый, Вольф. Я его немного знаю. Возможно, он стоит за этим с самого начала. -Ты так считаешь? Я бы не была настолько уверена. -Ну, скажем, заявление о браке…это как раз в точности то, что способен выдумать Вольф. -Да? И ты не находишь, что там может быть нечто большее?

Он изумленно уставился на нее.

– Господи Боже! Ты же не думаешь, что она говорит п р а в д у? Совершенно очевидно, что она лжет. -Надеюсь, что ты прав – но умение судить о молодых женщинах, Роберт, никогда не принадлежало к числу твоих достоинств.

Он почувствовал, как румянец заливает его щеки. Бабушка никогда не забывала – и не прощала, – его брака и последующего скандального развода, сыгравшего не малую роль в его поражении как кандидата от Республиканской (Консервативной) партии в борьбе за кресло сенатора Соединенных Штатов от Нью-Йорка.

До него впервые дошло, что бабушка действительно допускает возможность, будто девица Уолден говорит правду. Конечно, он и сам на миг согласился с этим, но затем твердо отогнал эту мысль, убедив себя в ее нелепости. Но, если Элинор способна спокойно сидеть здесь на своей музейной софе и спокойно рассуждать об этом, тогда к такой возможности следует относиться серьезно.