Вэй Хой - Крошка из Шанхая

– Так ты берешься за это? – спросила Конни и посмотрела на сына с ликующей улыбкой.

– Я столько времени жил за твой счет, что мне пора бы вернуть хоть часть долга, – ответил Тиан-Тиан.

Мы пробыли в ресторане у Конни далеко за полночь, наслаждаясь латиноамериканской музыкой и вином.

Тиан-Тиан взялся расписывать стены в материнском ресторане. Теперь он надевал комбинезон, брал кисти и краски и отправлялся туда. И поскольку ресторан находился далеко от дома, он частенько оставался там ночевать в небольшой уютной комнатке, которую Конни заботливо приготовила для него.

А я между тем с головой ушла в работу, писала и тут же рвала написанное в клочья. Никак не удавалось найти достойный конец для романа. Уже поздно ночью перед тем, как лечь спать, я обычно проверяла электронную почту, просматривала сообщения от многочисленных друзей и знакомых. Оказалось, что у Летуна бурный роман с сербом Ишей. Недавно они вместе были в Гонконге на фестивале гомосексуального – тунчжи – кино. Летун прислал мне несколько фотографий по Интернету: он на пляже в окружении привлекательных молодых людей. Они изображали секс-коктейль, попросту говоря, устроили кучу малу, навалившись друг на друга в полуголом виде. У многих были проколоты уши, соски, пупки и даже кончики языка и повсюду натыканы серебряные колечки для пирсинга. Летун подписал эту фотографию «Наш прекрасный и безумный мир».

Пришло письмо от Шамир на английском языке. Она писала, что я осталась в ее сердце, как по-восточному страстная акварель, которая будит в ее душе самые потаенные чувства; как роза в ночном саду, лепестки которой опадают, едва распустится бутон. Писала, что не в силах забыть манящую свежесть моих губ, подобных порыву ветра, бурному течению или лепестку цветка.

Это было одно из самых откровенных и страстных любовных писем, которые я когда-либо получала. И то, что его автор – женщина, повергало меня в смущение.

Паучок интересовался, не передумала ли я обзаводиться собственной страничкой в Интернете. Если нет, то он к моим услугам в любое время, потому что в бизнесе сейчас застой и ему совершенно нечем заняться. Одно послание было от Мадонны. Она жаловалась, что электронная почта – это еще неудобнее, чем телефон, и поэтому она пишет мне в первый и последний раз. Сообщала, что вечеринка была преотвратной и восхитительной одновременно и что на следующий день она так и не смогла найти свой мобильник. Уж не у меня ли она его случаем позабыла?

На все поступившие сообщения я отвечала настолько вежливо и искренне, насколько позволяло сиюминутное настроение. Мои друзья и я, в основном дети из обеспеченных семей, привыкли приправлять речь вульгарными словечками и непристойностями. Нас всех неодолимо манит опасность и соблазн. Мы все похожи на рой трепещущих на ветру, уязвимых мошек, которые порхают на крыльях вдохновения и не имеют представления о суровой реальности. Мы, как прожорливые и сексуально озабоченные личинки насекомых, питаемся сочной мякотью городской жизни. Столь свойственная этому городу романтическая и поэтическая атмосфера – во многом плод наших неутомимых усилий. Одни пренебрежительно называют нас линглеи , другие откровенно презирают. Кое-кто во что бы то ни стало хочет попасть в наш круг, старательно подражает нам во всем: в манере одеваться, в прическах, в речи, в любви. Остальные поносят нас на чем свет стоит и требуют, чтобы мы убирались подобру-поздорову вместе с нашим образом жизни.

Я выключила компьютер, экран на мгновение мелькнул и погас. На стерео прозвучала песня «Зеленый огонек» в исполнении «Соник Ют» [110]. Последняя строчка все еще звенела у меня в ушах: «Ее свет – это ночь, а-а-а». Я залезла в ванну и легла в теплую воду. На мгновение задремала, убаюканная бульканьем воды и ласковым прикосновением мыльной пены. Мне снился сон, и во сне я сочиняла стихотворение о ночи. Мне запомнились лишь эти строки: «Прежде чем день растворится в ночи, вы не узнаете, что значит тьма, / вам будут неведомы тайны, сокрытые в складках постели, / и вам не познать томленья жадно раскрытых губ /а-а-а…»

Безветренным удушливым вечером, когда от низкого атмосферного давления сжимало виски, безо всякого предупреждения к моему дому подъехал Марк и позвонил из машины.

– Прости, если помешал, но мне срочно нужно увидеться с тобой!

Из-за помех его голос звучал нечетко и глухо. Едва он закончил фразу, связь прервалась. Наверное, в его мобильнике сел аккумулятор. Я представила, как он в ярости швыряет телефон на сиденье машины и чертыхается. Отложила ручку и сбежала вниз, впервые не накрасившись перед встречей с ним.

Он был свеж и подтянут, как обычно. Я взглянула сначала на него, затем на себя – босые, обутые в сандалии ноги и нелепо задравшаяся скомканная ночная рубашка. При всем желании невозможно было удержаться от смеха!

Он тоже рассмеялся, но быстро посерьезнел:

– Коко, у меня плохие новости: я уезжаю в Германию.

Я бессознательно поднесла руки к внезапно окаменевшему лицу.

– Что?

Безмолвно смотрела на него, и он не сводил с меня глаз.

– Значит, это не просто слухи, – прошептала я. – Кузина говорила, что тебя собираются перевести в главный офис.

Он обнял меня.

– Я хочу остаться с тобой.

– Это невозможно! – надрывалось криком мое сердцe, но я молчала.

Онемев, стиснув зубы и плотно сжав губы – только так я могла выдержать поток бурных излияний, который Марк обрушил на меня. Ничего нельзя было изменить. Даже если бы я набросилась на него с кулаками и как безумная колотила бы в грудь, даже если бы я выкрала у него все деньги до последнего гроша, кредитки и паспорт в придачу, мне не удалось бы противостоять неизбежности: мой любовник из Германии, человек, который подарил мне больше чувственного наслаждения и радости, чем все предыдущие мужчины, покидал меня навсегда. И ничего с этим не поделаешь.

Я ободряюще потрепала его по плечу:

– Хорошо. И когда же ты уезжаешь?

– Не позднее конца следующего месяца. Я хочу провести оставшееся время с тобой, каждое мгновение, каждую секунду! – Он склонился ко мне и прильнул к груди. От прикосновения его волос сквозь ткань ночной рубашки мои соски ожили и набухли, словно бутоны в последней отчаянной попытке раскрыться, опередив наступление ночи.

Мы стремительно мчались по ровному шоссе, и наш яркий цветной сон постепенно растворялся в ночном сумраке, так и не став явью. Как будто светлый серебристый лунный круг повернулся к нам обратной темной стороной, обезображенной кратерами вулканов и черными обрывами скал. Ночной Шанхай всегда живет на пике нервного напряжения и игры страстей. Мы неслись по бездушным гладким автострадам мимо неоновых огней и кружащихся в их свете облаков золотистой пыли. А из динамиков неслась песня Игги Попа [111]: «Мы все лишь странники, / спешащие куда-то, / и звезды в вышине / все ждут, когда мы вместе с тобою улетим».