Кристофер Бакли - День бумеранга

Во-вторых – комиссия и неожиданный примирительный жест Кассандры Девайн. Что его вызвало? Неужели всего-навсего вид его забинтованной головы? Или в ней заговорила некая глубинная порядочность, доброта? Он мечтал о еще одном прикосновении ее руки, но в душе понимал, что мечтает напрасно. По слухам, она собирается замуж за этого Джепперсона, за пустоголового оппортуниста-янки.

Что касается работы комиссии, Гидеон откровенно высказал свое мнение ее председателю Баскому П.Бледсоу. Бледсоу, по всей видимости, сознательно решил поставить крест на нечестивом деле, заявив о необходимости дальнейшего изучения вопроса. Законопроект Джепперсона о «восхождении» будет теперь надежно похоронен в недрах сената.

Тем временем доходы «Тихой гавани» выросли на 50 % благодаря новому программному обеспечению, которое Сидни, главный операционный директор компании, купил за серьезную сумму у калифорнийской программистской фирмы. Этот софт позволил «Гавани» с умом выбирать, каких стариков принимать, а каких нет, и пока что его прогнозы были потрясающе точны. Вновь принятые мерли как мухи, предварительно передав «Гавани» свои сбережения, и благодаря этому компания просто купалась в деньгах. Что было весьма кстати, поскольку «Гавани» и Гидеону нужно было, черт возьми, расплачиваться по судебным искам, связанным с преступлениями Артура Кламма. Но, если так пойдет и дальше, компания сможет расширяться, открывать новые и новые дома престарелых. Будущее представлялось очень даже радужным. Деньги, как ничто другое, способны подбодрить человека, вселить в него уверенность. Гидеона подмывало пройтись танцующей походкой к Белому дому, громко постучать в дверь и потребовать, чтобы президент наконец заявил о поддержке идеи мемориала 43 миллионам. Заявил как следует, внятно, а не пролепетал об «отсутствии принципиальных возражений». Время экивоков прошло. Разве Гидеон не сражался в комиссии на стороне президента? Власть перед ним в долгу.

– Гидеон! Простите, что раньше не перезвонил, – сказал Бакки. – Я занят, как… – Он хотел продолжить: «…как одноногий на чемпионате по поджопникам», но решил не говорить такого «его преподобию». – …как не знаю кто. Как дела? Как самочувствие?

– Спасибо, все хорошо, – ответил Гидеон. – Я счастлив, что наконец-то слышу ваш голос, Бакки.

– Я все понимаю, все понимаю. Глубочайшие извинения. Глубочайшие. Итак, комиссия закончила работу.

– Я бы предпочел более четкую осуждающую формулировку. Но в нашем несовершенном мире «необходимо дальнейшее изучение» – это уже победа.

– Не для протокола: нам пришлось здорово поработать со стариком Баскомом. Не удивляйтесь, если он на днях будет назначен в совет Федерального резервного банка.

– Ох-ох-ох… – посетовал Гидеон. – Насколько же отличаются действия правительства от того, что пишется в детских книжках. Отцы-основатели, наверно, горько плачут на небесах.

– Я рад, что вы позвонили, Гидеон. Вы нам будете очень нужны. Впереди – тяжелая борьба.

– Могу себе представить. Я видел последние рейтинги. Тридцать один процент. Ох-ох-ох. Уж не исторический ли это минимум для президента, идущего на второй срок?

Бакки кашлянул.

– Нет, нет. Но, конечно же, это не те цифры, какие мы хотели бы видеть. Именно поэтому мы на вас очень рассчитываем. Чтобы вы донесли до публики наши идеи.

– Какие идеи конкретно?

– Не мне вам говорить. Наши идеи – это ваши идеи. Сильное моральное руководство в нелегкие времена.

– Да, конечно, это одна из полезных формулировок. Полностью согласен. И это подводит меня к тому, ради чего я позвонил…

Бакки застонал про себя. Вот оно. Начинается. Не сказать ли, что меня срочно вызывает президент?..

– …Мемориал.

Черт, опоздал.

– Президент уже обозначил свою поддержку, Гидеон.

– Да. Но очень зыбко обозначил. Напоминает дымовые сигналы, которыми обмениваются индейцы в ковбойских фильмах. Я рассчитывал на нечто более, скажем так, осязательного свойства.

– Гидеон…

– Бакки…

– Войдите в наше положение. В этом году выборы. Состояние экономики – наихудшее с двадцать девятого года. Разумеется, по причинам, не зависящим от президента. Конъюнктура вялая, как осенняя муха. Госказна дала большую течь. Мемориал сорока трем миллионам, извиняюсь, зародышей, – Бакки вздохнул, – это, мягко говоря, вопрос не первой важности сейчас. Но обещаю, что сразу после выборов мы… это осуществим… так или иначе.

– Ладно, значит, тогда и поговорим. Сразу после выборов. Тем временем я сообщу сорока трем миллионам взрослых людей с правом голоса, поддерживающих жизнь, что им следует поискать другого кандидата, убежденного, как они, в нерушимой святости человеческого существования.

– Гидеон…

– Всего вам хорошего, сэр.

Гидеон непроизвольно потянулся к золотым часам. Их по-прежнему не было.

Бакки вошел в Овальный кабинет шаркающей походкой, со всей живостью душевнобольного, накачанного психотропными. У президента, когда он выслушал его, вытянулось лицо.

– Это еще что за херня! Мы, можно сказать, для него всю эту комиссию сварганили, а потом позаботились, чтобы старый зануда Баском всех усыпил выводами, – и какого теперь ему хрена нужно?

– Мемориал, – объяснил Бакки. – Похоже, он хочет поставить его рядом с мемориалом Франклина Рузвельта.

– Ну нет. Фигушки. Держи карман. Никаких зародышей в центре столицы. Чтобы этим запомнилось мое правление? Сторонники абортов и женские группы живьем меня слопают. Скажи засранцу Гидеону Пейну, чтобы катился куда подальше… Нет, отставить. – Президент потянулся к телефону. – Я этому толстомясому святоше сам все объясню!

– Мистер президент, – сказал Бакки. – Оставьте, пожалуйста, трубку в покое. Не стоит орать на человека, контролирующего миллионы избирателей.

– Как мне это надоело! Просто рвут на части. Дай, дай, дай – вот и все, что я слышу. Круглые сутки – дай, дай, дай. Я эти сорок три миллиона зародышей запихну ему в задницу! И уверяю тебя – места там хватит.

Бакки позволил президенту еще немного побесноваться, потом, шаркая, вышел из кабинета и позвонил Гидеону.

– Я обсудил с президентом ваше предложение, – сказал Бакки, – и он всей душой за то, чтобы соорудить мемориал здесь, на Молле.

Хотя Бакки не тянул с этим звонком, он все же малость опоздал. Произнеся коротенькую, но яркую речь о том, как предложит своим сторонникам поискать другого кандидата, Гидеон вдруг проникся мыслью, что ему самому следует выставить свою кандидатуру. Почему бы и нет? Баллотировались и менее достойные люди – и, черт возьми, порой даже побеждали. Он, скорее всего, не победит, но сам процесс обещает быть увлекательным. К тому же это должно благотворно подействовать на гонорары за выступления.