Дино Буццати - Паника в «Ла Скала»

Старый пианист простоял не меньше сорока пяти минут. А когда оказался один в комнатушке (поскольку окон не было, электрический свет здесь не погасили), никак не мог правильно набрать номер – до того дрожали руки. Наконец он услышал длинные гудки. В этих звуках было что-то милое сердцу – спокойный, родной голос дома. Но почему никто не берет трубку? Неужели Ардуино до сих пор не вернулся? Ведь уже третий час ночи. А что, если его схватили «морцисты»? Коттес изо всех сил пытался унять внутреннюю дрожь. Да почему же никто не отвечает? Ох, слава Богу!…

– Алло, алло, – раздался заспанный голос Ардуино. – Какого черта!…

– Алло, алло, – сказал отец.

И сразу же пожалел об этом. Уж лучше было молчать: ему вдруг пришло в голову, что линия прослушивается. Как же теперь предупредить сына? Посоветовать бежать? Объяснить, что происходит? А если «они» перехватят разговор?

Коттес попытался найти какой-нибудь пустяковый предлог. Например, необходимо, чтобы сын сейчас же пришел в «Ла Скала» на репетицию своего концерта. Нет, ему нельзя выходить из дома. Тогда что-нибудь другое, более банальное? Сказать, что он забыл дома портмоне и теперь беспокоится? Еще хуже. Сын не поймет, что делать, а «морцисты» могут насторожиться.

– Знаешь… – проговорил он медленно, чтобы выиграть время. Лучше всего, наверное, сказать, что он забыл ключ от входной двери: единственно невинный и убедительный повод для столь позднего звонка. – Знаешь, – повторил он, – я забыл ключ. Приду через двадцать минут.

Тут его охватил ужас. А вдруг Ардуино решит его встретить и выйдет на улицу? Может, кого-то уже послали, чтобы арестовать его, и они ждут там, у дверей?

– Нет, нет, – опередил он предложение сына, – не спускайся, пока я не приду. Я посвищу тебе снизу.

«Вот идиот! – снова обругал он себя. – Надо же взять и подсказать „морцистам“ способ выманить сына из дома!»

– Слушай меня внимательно, – заговорил он снова, – слушай внимательно… Не спускайся, пока я не начну насвистывать тему из «Романской симфонии»… Ты ведь знаешь ее, правда? В общем, договорились. Прошу тебя…

Он положил трубку, чтобы избежать лишних вопросов. Господи, да что же он натворил! Ардуино и не подозревает об опасности, а он уже навел «морцистов» на след. Что, если среди них есть какой-нибудь меломан, знающий названную им симфонию? Вот он подходит к дому, а они уж тут как тут. Да, ничего глупее нельзя было придумать. Может, позвонить снова и сказать все как есть? Но в этот момент дверь приоткрылась и в комнатушку боязливо заглянула какая-то девушка. Коттес вышел, утирая со лба пот.

За время его отсутствия в слабо освещенном фойе сгустилась атмосфера обреченности. Тесно сидящие рядышком на диванах оцепеневшие и зябнущие дамы вздыхали. Одни сняли с себя слишком броские украшения и попрятали их в сумочки; другие, стоя перед зеркалом, старательно трудились над своими прическами, делая их менее легкомысленными; третьи соорудили на голове такие замысловатые уборы из накидок и вуалей, что выглядели чуть ли не кающимися грешницами.

– Это ожидание невыносимо, надо положить ему конец – и будь что будет.

– Только этого нам не хватало… Я прямо как чувствовала… Мы ведь собирались сегодня в Тре-меццо, но Джорджо ни за что не хотел пропустить премьеру Гроссгемюта, а я ему говорю: нас же там ждут, а он да ладно, позвоним туда, предупредим… клянусь, у меня было какое-то предчувствие, а теперь еще эта мигрень… О, бедная моя голова!…

– Ну, знаешь, не тебе жаловаться, ты ведь ничем не рискуешь…

– Представляете, мой садовник Франческо уверяет, будто своими глазами видел их черные списки!… Он сам из этих «морцистов»… Говорит, что по одному только Милану больше сорока тысяч фамилий.

– Господи, неужели ты допустишь такое безобразие?…

– Есть какие-нибудь новости?

– Нет, ничего не слышно.

– Народ собирается?

– Да нет, я же говорю – ничего…

У одной из дам руки – вроде бы непроизвольно – сложились для молитвы, и она действительно молится; другая жарко шепчет что-то на ухо приятельнице – не умолкая, исступленно.

Мужчины расселись на полу, многие сняли туфли, расстегнули воротнички, распустили белые галстуки; курят, зевают, храпят, тихо спорят, пишут что-то золотыми карандашами на полях программок. Человек шесть дежурят, приникнув к щелям жалюзи, чтобы сразу же сообщить остальным, если снаружи что-нибудь произойдет. А в углу, один-одинешенек, сидит бледный, ссутулившийся, с вытаращенными глазами депутат Лайянни и курит свои дешевые «Национали».

Но за то время, что Коттес отсутствовал, среди осажденных произошла странная перегруппировка.

Еще перед тем, как он отправился звонить, владелец завода сантехники инженер Клементи стал в чем-то убеждать директора Гирша и отвел его в сторонку. Продолжая беседовать, они направились к театральному музею и какое-то время оставались там, в темноте. Потом Гирш снова появился в фойе, что-то шепнул – каждому в отдельности – четверым гостям и увел их с собой. Это были: писатель Клисси, певица-сопрано Барри, торговец мануфактурой Просдочими и юный граф Мартони. Все они присоединились к инженеру Клементи, остававшемуся в темном музее, и образовали своего рода тайный союз. Затем капельдинер без всяких объяснений взял один из канделябров, освещавших фойе, и унес его к тем, кто засел в музее.

Маневры, на которые поначалу никто не обратил внимания, в конце концов вызвали любопытство и даже тревогу у остальных: люди были в таком состоянии, что любой пустяк мог их насторожить. Кое-кто, будто совершенно случайно оказавшись возле музея, решил заглянуть туда и узнать, что все-таки происходит. Из этих любопытствующих в фойе возвратились не все. Оказалось, Гирш и Клементи в зависимости от того, кто именно заглядывал в музей, либо тут же обрывали разговор, либо довольно настойчиво приглашали присоединиться к ним. Очень скоро группа сепаратистов насчитывала уже человек тридцать.

Зная их, нетрудно было догадаться, в чем дело. Клементи, Гирш и остальные решили отколоться и заранее перейти на сторону «морцистов», дав понять, что у них нет ничего общего со всеми этими гнусными богатеями, оставшимися в фойе. О некоторых из этих сепаратистов уже было известно, что они в свое время – скорее из страха, нежели по убеждению – проявляли мягкость или снисходительность к могущественной секте. Что касается причастности самодура и деспота Клементи, то тут всем все было ясно, ведь один из его сыновей (вот выродок!) чем-то там командовал у «морцистов». Незадолго до этого видели, как он, то есть Клементи-старший, вошел в закуток с телефоном, и стоявшим в очереди пришлось ждать больше четверти часа. Можно было предположить, что, почуяв опасность, Клементи обратился к сыну по телефону с просьбой о помощи и тот, не желая себя компрометировать, посоветовал ему действовать самостоятельно и немедленно приступить к организации комитета солидарности, этакой мятежной хунты «Ла Скала» – ее «морцисты», придя к власти, из тактических соображений признают и наверняка не тронут. В конце концов, кровь – не вода, заметил кто-то.