Исабель Альенде - Любовь и Тьма

Наконец, Франсиско удалось прервать монолог отца: он рассказал семье о том, что произошло в Лос-Рискосе, когда Еванхелина выбросила офицера из дома, как тряпку. Для такого подвига, по мнению Хильды, необходимо покровительство Бога или Дьявола; но, как считал профессор Леаль, девушка — лишь уродливый продукт этого ненормального общества Бедность, понятие о грехе, подавляемое сексуальное желание и отчужденность — вот причины ее недуга Ирэне рассмеялась: она была убеждена, что в этом случае права матушка Энкарнасьон, и разумнее всего было бы найти ей пару да и пустить их в горы — пусть занимаются там этим самым, как зайцы. Хосе был с ней согласен, а когда дети стали подробно расспрашивать о зайцах, Хильда отвлекла их внимание десертом: это были первые в этом сезоне абрикосы, — она заверяла, что ни в какой стране мира не растут такие вкусные плоды. Это была единственная терпимая в семье Леалей форма национализма, — профессор не преминул это пояснить.

— Человечество должно жить в объединенном мире, где смешиваются расы, языки, нравы и мечты всех людей. Национализм — это вызов разуму. Народам он не приносит никакой пользы. Он годен лишь для того, чтобы во имя него совершались самые отвратительные преступления.

— А при чем здесь абрикосы? — спросила, совсем растерявшись от резкого поворота темы, Ирэне.

Все рассмеялись. Любой разговор мог завершиться идеологическим манифестом, но, к счастью, Леали не потеряли еще способности смеяться над собой. После десерта подали ароматный, принесенный Ирэне кофе. После ужина девушка напомнила Франсиско, что завтра в доме Ранкилео заколют кабана. Попрощавшись, она ушла, оставив после себя облако хорошего настроения — оно окутало всех, за исключением мрачного Хавьера, так поглощенного отчаянием и безнадежностью, что он его и не заметил.

— Женись на ней, Франсиско.

— У нее есть жених, мама.

— Ты не хуже его, уверяю тебя, — возразила Хильда не в силах быть беспристрастной, когда речь шла о ее сыновьях.

В тот день, когда Франсиско увидел капитана Густаво Моранте, он уже был настолько влюблен в Ирэне, что даже не смог скрыть своего огорчения. В его жизни еще не было большой любви и, думая об Ирэне, он считал, что она дорога ему только как друг. Но с первой же встречи с Моранте они тихо возненавидели друг друга один — ненавистью интеллектуала к солдафону, другой — руководствуясь тем же чувством, но в обратном порядке. Не протягивая руки, офицер приветствовал его коротким кивком, и Франсиско уловил надменный тон, державший его на определенной дистанции, тогда как с невестой Моранте обращался чрезвычайно мягко. Другой женщины для капитана не существовало. С раннего возраста выделив Ирэне из всех, он выбрал ее себе в подруги, наделив всевозможными достоинствами. Мимолетные увлечения и однодневные приключения мало что для него значили: во время вынужденных и долгих разлук, когда по долгу службы приходилось быть в отъезде, он считал их неизбежными. Только Ирэне он помнил и духом, и плотью. Он любил Ирэне всегда — еще с детства когда они вместе играли в дедовском доме, и отрочество давало о себе знать первыми томлениями. Когда Франсиско Леаль думал об этих играх двоюродных брата и сестры, его била дрожь.

Моранте обращался с женщинами по-рыцарски: таким образом отмечалась разница между этими эфирными созданиями и грубым миром мужчин. Его поведение в обществе отличалось несколько церемонными манерами, граничащими с педантизмом, что контрастировало с грубовато-сердечным общением, принятым среди товарищей по оружию. Он обладал привлекательной внешностью чемпиона по плаванию. Единственный раз, когда пишущие машинки на шестом этаже издательства смолкли, был связан с ним: загорелый, мускулистый, уверенный в себе, он в поисках Ирэне вошел в редакцию. Он был воплощением воина Журналистки, составительницы диаграмм, равнодушные модели и даже педерасты оторвали глаза от работы и, глядя на него, замерли. Он вошел не улыбаясь, и с ним вместе шли великие солдаты всех времен и народов: Александр Македонский, Юлий Цезарь, Наполеон и оловянные солдатики фильмов про войну. Воздух, казалось, напрягся от глубокого и горячего вздоха Это был единственный раз, когда Франсиско видел капитана, и, к своему глубокому сожалению, даже его поразили мощь и стать Густаво. Вскоре, однако, Франсиско почувствовал какое-то смутное, похожее на недомогание беспокойство — он объяснил это скорее антипатией к военным, чем обыкновенной ревностью. Обычно ему удавалось это скрывать: он стыдился мелких чувств. Но на сей раз он не смог отказаться от соблазна посеять тревогу в душе Ирэне, и в последующие месяцы стал часто говорить, что страна оказалась в катастрофическом положении из-за военных, которые вышли из казарм и узурпировали власть. Его подруга оправдывала военный переворот подсказанными ее женихом доводами, но Франсиско разбивал их в пух и прах, подчеркивая: диктатура не решила ни одной проблемы, а только усугубила существующие и создала новые, но репрессии мешают узнать правду. Военные задраили действительность герметичной крышкой, и это дикое варево кипит внутри, что может привести к избытку давления: рванет так, что никакие боевые машины, никакие солдаты не смогут удержать ситуацию под контролем. Ирэне слушала рассеянно: ее трудности с Густаво были совсем иного рода Она не соответствовала идеалу образцовой жены высокопоставленного офицера, и, по ее убеждению, таковой не сможет стать никогда, хоть вылези из собственной шкуры. Ирэне понимала, что, не будь они знакомы с детства, она никогда бы в Густаво не влюбилась и, может быть, взрослой даже и не встретилась с ним: военные живут замкнуто, а в женитьбе отдают предпочтение дочерям своих старших начальников или сестрам товарищей, воспитанным в духе невинности и верности, хотя в действительности не всегда выходит именно так. Не случайно они клянутся предупреждать друг друга об измене жены, чтобы муж мог принять меры прежде, чем прозвучит обвинение на уровне командования и карьера будет испорчена из-за адюльтера Этот обычай, по ее мнению, был чудовищным. Поначалу и Густаво считал: недопустимо мужчин и женщин мерить на один аршин не только по соображениям армейской морали, но и по нормам, принятым в любой порядочной семье, поскольку существуют неоспоримые биологические различия и определенная историческая и религиозная традиция, и ее никакое феминистское освободительное движение сбросить со счета не сможет. Это, полагал он, может нанести обществу значительный ущерб. Однако Густаво гордился тем, что он, в отличие от большинства своих друзей, не мачист. [39] …мачист — сторонник воспитательной системы, основанной на принципе неоспоримого превосходства мужчины над женщиной во всех сферах жизни. В Латинской Америке такая система пользуется известной популярностью. В переводе с испанского macho буквально означает «самец». Связь с Ирэне и год вынужденного заточения на Южном полюсе отточили его идеи и отшлифовали шероховатости его воспитания, что, в конечном счете, привело к пониманию несправедливости этой двойной морали. И он предложил Ирэне быть ему также верной, свободную любовь они оба расценивали как нелепое изобретение северных народов. Требовательный к себе и другим, верный данному слову, влюбленный и измотанный физической нагрузкой, он, со своей стороны, в обычных условиях, договор выполнял. Во время долгих разлук, будучи заложником своего обещания, он боролся со своей природой с помощью силы духа Поддавшись на какую-нибудь интрижку, он испытывал глубокие моральные страдания. Он не способен был жить долгое время в воздержании, но сердце его оставалось нетронутым, как сокровенный дар своей вечной невесте.