Тони Мориссон - Любовь

Кристина намылила и прополоскала стеклянную чашку, тогда как ее мысли то и дело перескакивали от пляжных пикников к соусу «Силвер дип», от напоенного солью ветра к посудному ершику, а потом и к собеседованию, которое в данный момент происходит в спальне самой подлой старухи на всем здешнем побережье. Сидя лицом к лицу с этой лживой мисс Джуниор – ха! «можете называть меня Жуни?»! – Кристина представила себе рядом с фигурой девицы свою собственную, какой она была сорок, нет, даже тридцать лет назад, и соревнование это выиграла. У девицы неплохие ноги (ну, то есть колени и бедра, ибо это все, что позволяли видеть высокие сапоги) и узкая, выпуклая попка – нынче положено по таким с ума сходить. Но это же ничто в сравнении с Кристиной образца тысяча девятьсот сорок седьмого года, когда пляж был кремового цвета и весь блестел, а ласковым прибоем набегали волны такой синевы, что приходилось отворачиваться, чтобы не слишком больно било в глаза. Правда, звоночек зависти все же брякал – при каждом взгляде на лицо девки. И на лицо, и на шевелюру – буйную, как у амазонки. Сперва Кристина на нее так и уставилась, потом, насторожившись, сосредоточилась на газетной вырезке. Не будь этой вырезки, никогда бы она не впустила в дом незнакомую девицу, у которой нет при себе даже сумочки. Впрочем, ковыряние в креветках давало времени достаточно, чтобы с нее тоже шкурку слущить, узнать – нет, не кто она, да это и не важно, но что собой представляет. Рутинная возня служила и предлогом не подымать глаз, потому что – ох, не нравилось Кристине, как ёкает ее сердце, едва она встретится с девушкой взглядом. В лице у той было что-то от недокормленного ребенка, и это раздражало. Такого ребенка хочется то ли крепко обнять, то ли отшлепать, дескать, ну что ты тут несчастненьким прикидываешься!

Кристина размешала чеснок в масле, растаявшем на сковородке, и поставила на огонь – это будет заправка для соуса. Посыпала мукой, которая сразу забронзовела, затем разбавила смесь бульоном и размешала до однородности.

«Я классно готовлю», – сказала девица и тут же давай тянуться немытыми руками к миске креветок. Сказала, что она «как бы» местная, сидя при этом перед самой известной во всем округе женщиной, которая знает каждого чернокожего, кто родился на пространстве от Ниггерхед-рока до Сукер-бея и от бухты Дальней до Силка; да и в Гавани она знает их добрую половину – ведь именно там провела она (может, без толку, может, с толком) весьма порядочный шмат жизни. Джуниор Вивьенн. Да еще с двойным «н». Звучит как строчка в списке сборной по бейсболу. Что ж сердце так заскакало? Она что, боялась, что та вдруг вспыхнет, загорится узнаванием, – потому и тон взяла такой резкий, острый как бритва, чтобы отсечь всякую подобную возможность? А черточки, предательски выдающие беглянку, бездомную, ей так знакомы, даже чересчур: мыло с автовокзала, чужие бутерброды, немытые волосы, платье, в котором та явно спала не раздеваясь, отсутствие сумочки, зубы, чищенные жевательной резинкой вместо надлежащей пасты. Ну, и зачем такая Гиде? Да и как могло попасть в газету объявление, когда не работает телефон? Должно быть, это внук Гиббонса помог ей – выполнив после работы во дворе еще и это поручение в ряду прочих. Как бы то ни было, но это ловушка, которую затеяла расставить наша змея на каблучищах. Какой-то новый способ ограбить ее, лишить будущего, как лишила уже нормального прошлого.

– Вот черт подери! – прошептала Кристина.

Расставила пальцы пошире, готовясь получить знакомый радостный укольчик, «приход» как от наркотика, какой всегда давали бриллианты. Потом уложила в горшочек рис, креветки, соус – слой за слоем, тщательно, искусно. Горшочек будет еще теплым, когда она по-быстрому сообразит легкий салатик. И наконец, разложив все на серебряном подносе, поднимется с ним по лестнице тремя маршами выше, где мерзейшая на побережье гадина – есть надежда – всем этим подавится.

– О господи, снег. – Она сказала это не оборачиваясь, только чуть пошире раздернула портьеру. – Идите сюда, посмотрите. Ну и нашел же где выпасть!

Джуниор приблизилась к маленькой старушке у окна и стала всматриваться сквозь стекло, пытаясь разглядеть снежинки, но ничего похожего не увидела. На вид старушке было минимум под семьдесят, радикальную черноту волос подчеркивала широкая полоска седины у корней, но аромат от нее шел как от маленькой девочки: мятные конфеты, травяная зелень, мех.

– Правда же странно? У нас никогда снега не было. Никогда.

– Мне тут человек один попался, так он соль разбрасывал, – сказала Джуниор. – Раз он ею обзавелся, стало быть, собирался использовать.

Женщина испуганно обернулась. Девица назвала ее лгуньей чуть ли не прежде чем поздороваться.

– Вы наниматься пришли? – Ее глаза обежали лицо Джуниор, потом обследовали одежду. Что соискательница места уже в доме, она поняла давно, задолго до того, как услышала шаги, которые не были шагами ни Кристины, ни Роумена. Затем она быстро встала у окна – чтобы занять выигрышную позицию, произвести впечатление. Однако явно зря беспокоилась. Девица была совсем не то, что она ожидала. И дело не только в спутанных немытых волосах и жалкой одежонке, а какая-то еще и нагловатая развязность проглядывала в ее манере держаться. В масть этому ее «Нну-дык!», которым она отозвалась на последний вопрос Гиды.

– Это надо понимать в смысле «да»?

Подобно подвальной кухне, комната была освещена сверх меры, как зал универмага. Все бра и настольные лампы – сколько их? шесть? десять? – были включены, все сияли, соперничая с люстрой. Взбираясь по неосвещенной лестнице, Джуниор краем глаза поглядывала, но что в доме есть, могла лишь предполагать. Ей пришло в голову, что обе старухи живут здесь будто каждая в своем луче прожектора и один луч отделен от другого (или соединен с ним) пространством темноты. Открыто разглядывая предметы, расставленные на столах, тумбочках, полках, она ждала, когда маленькая старушка прервет молчание.

– Меня зовут Гида Коузи. А тебя?

– Джуниор. Но вы можете называть меня Жуни.

– Ой-ёй-ёй, – произнесла Гида и захлопала ресницами, как будто кто-то пролил красное вино на светлый бархат: конечно же, «ах, простите» и, конечно же, «ничего страшного», но пятно тем не менее попробуй выведи! Старуха отошла от окна, ступая скованно: комната так забита мебелью, не разбежишься. Шезлонг, два туалетных столика, два стола письменных, два пристенных, несколько кресел с высокими спинками и низкими сиденьями. Всё под стать кровати, над которой в ярком свете отблескивал портрет мужчины. В конце концов Гида уселась за небольшой секретер. Положив руки на колени, она кивком предложила девушке сесть в кресло напротив.