Нурбей Гулиа - Приватная жизнь профессора механики

Я уже не говорю о почти полном отсутствии 'в кране' воды, которую, в нашем случае, неизвестно, кто выпил. Речь идёт о холодной воде, так как горячей - в доме и отродясь не было.

Коксовые батареи 'лимонадного' завода нещадно дымили, пачкая сохнущее на многочисленных верёвках бельё, которое так проблематично было стирать. Злополучное бельё проблематично было не только стирать, но и вывешивать. Чтобы дотянуться до верёвок, нужно было перевешиваться через дощатые перила, которые давно сгнили и трещали под натиском бёдер вешающих бельё женщин. Да, да, именно бёдер, а не животов, потому, что такой 'убийственно' малой высоты были эти проклятые перила. Я специально упоминаю эти, казалось бы, недостойные внимания перила, ибо они свою роковую роль в моей жизни ещё сыграют.

Одним словом, энтузиазма у меня от приезда на малую родину изрядно поубавилось. Да ещё и такая 'мелочь' - я ещё в поезде понял, что без Тани жить просто не могу. Кому-то это покажется смешным и несерьёзным, но такая уже штука любовь, и на одном усилии воли тут долго не продержишься. Любовь гони в дверь, а она влетит в окно! Но я тешил себя тем, что, дескать, я уже кандидат наук, у меня будет много денег, и постепенно соберутся они на покупку кооперативной квартиры, а также на частые поездки в Москву к Тане.

А главное - наука! Я помогу институту, который приглашал меня на работу, и благодарные соотечественники осыплют меня почестями. Вскоре я защищу докторскую диссертацию и мне поможет в этом мой новый 'гросс-шеф' академик Тициан Трили, человек огромного влияния: А уж с жизненными проблемами мне поможет справиться, как он это и обещал, просто 'шеф' - Геракл Маникашвили, который просил считать его другом и называть на 'ты'.

А рядом будет семья - крепкая кавказская семья, которая поможет в трудностях и согреет в беде!

- Ничего, перезимуем! - не очень-то веря себе, всё-таки решил я.

И я, встретив Новый год в кругу семьи, уже 2-го января, который тогда был рабочим днём, явился в институт со сложным названием НИИММ ПМ АН ГССР (Научно-исследовательский институт Механики Машин и Полимерных Материалов Академии наук Грузинской ССР). Или, как его называли сами сотрудники - Научно-исследовательский Институт Химических Удобрений и Ядохимикатов (простите, что из этических соображений не могу привести его аббревиатуры!).

Как-то в Москве, перед самым отъездом в Грузию, ко мне попала газета, кажется 'Литературка', со стихотворением поэта Рюрика Ивнева: 'Я вспоминаю солнечный Тбилиси:' Я не знаю, с чем связаны ностальгические воспоминания поэта - то ли он жил когда-то в Тбилиси, то ли просто приезжал туда погостить и попить вина. Но я благородно прослезился, прочтя этот стишок, и уже твёрдо и бесповоротно решил: 'Еду! Покидаю любимую, но не родную Москву, любимую, но не родную Таню, любимый, но расположенный не на Родной Земле ЦНИИС!'

- Спасибо тебе, Рюрик, спасибо! Большое кавказское спасибо за окончательно совративший меня стишок! Больше я стихам не верю - проза, особенно жизненная, как-то надёжнее!

Но эти мудрые мысли зрелого человека придут ко мне 'опосля'. А пока мы с женой, поддерживая друг друга за руки, карабкаемся по скользкой слякоти на горку над Курой напротив Цирка, где и располагался НИИММПМ.

Летом-то туда взбираться - одно удовольствие - кругом зелень, цветы, птички: А зимой - хорошо, если, как обычно, грязь. Но если снег или гололёд - тогда хана! Нужно быть альпинистом, чтобы попасть в НИИММПМ по 'сокращёнке'. В обход, по цивильному пути, дорога туда километра на два длиннее.

Я хорошо знал эту горку - ведь там были казармы, где жил мой друг Саша, к которому я часто ходил в гости. Семья Саши - отец, боевой майор Вениамин Яковлевич, или 'дядя Веня', участник Сталинградской битвы, мать - Мария Тихоновна, моложавая миловидная женщина, воевавшая вместе с мужем от Сталинграда до Берлина, и сам Саша, жила в одной комнате длинного двухэтажного здания казармы. В каждой комнате - по офицерской семье. Таких зданий было три, и на все эти три здания - один туалет, правда, большой, как кинотеатр. И такой же интересный - десятки 'очков' азиатских 'раковин' с двумя кирпичами по бокам дыры. Никаких перегородок в туалете, тут все равны! И пусть молодой лейтенант смотрит прямо в глаза сидящему визави седому майору, и пусть бойцы вспоминают минувшие дни. За что боролись и гибли они! - добавлю я от себя.

Я наврал, конечно, что туалет был один. Это мужской - один, но был и ещё один - женский. Говорят, что этот последний был почище - не знаю, не захаживал! Но в мужской надо было ходить, надевая специальные 'туалетные' резиновые сапоги, которые потом мыли под краном перед входом в казарму. И из этого же крана женщины - жёны офицеров набирали воду в вёдра, которые потом заносили в дом.

Но отопление было, уже за это спасибо властям солнечной Грузии! Летом благовония из туалетов достигали зданий НИИММПМ, ибо располагались они рядом с казармами. Но основная 'газовая' опасность для грузинской академической науки была не только и не столько в близости к казарменным туалетам. Вокруг академических зданий располагались жилища курдов, исторически избравших горку своим местожительством. Но это не курды потеснили академическую науку, а она - курдов, с доисторических (скажем - с довоенных) времён живших на этой горке без названия.

Что представляли собой жилища курдов, станет понятно из такого кавказского анекдота. Армянское радио спрашивают, что это такое: 'дом перевернулся'? Ответ: 'это семье курдов дали квартиру на десятом этаже'. Курды (тогда, по крайней мере) жили либо в подвалах старых домов, либо строили этакие 'бидонвили' из досок, жести и других подручных материалов на пустующих заброшенных территориях. Такой 'бросовой' территорией была безымянная горка над Курой, напротив другой горки, на которой располагался цирк.

Жили курды большими полигамными семьями и внешне чем-то напоминали цыган. Из окна лаборатории Геракла Маникашвили 'лоб в лоб' было видно жилище одной такой семьи, и мы часто снимали её быт на киноплёнку. Например, скандал в курдской семье: подрались две жены какого-то аксакала. На визг и крики жён вышел заспанный, солидного возраста муж в национальном кафтане, коричневых кожаных сапогах и пышных усах. Жёны - давай валяться перед ним в пыли и царапать себе лица, жалуясь, по-видимому, таким образом, каждая на свою обидчицу. Аксакал выслушал их внимательно, надавал обеим по шеям, и те, рыдая и подвывая, разошлись. Мир в семье был восстановлен.

Курды работали в большинстве своём дворниками, а также носильщиками на вокзалах или при магазинах. В частности, у нас в доме дворником работал курд Михо. Каждое утро он подметал участок двора внутри нашего дома (между северным и южным полюсами нашего дома, напоминающего по форме подковообразный магнит) и кричал дурным голосом: