Нурбей Гулиа - Приватная жизнь профессора механики

Надо было готовиться к отъезду. Ехать решил я один, а когда получу квартиру, 'выпишу' семью. На работе сказал, что еду строить автозавод в Тольятти, чтобы не подбросили 'подлянки' в Политехнический.

Я подал заявление об увольнении с шестого октября - как раз в день моего рождения. На месяц меня имели право задержать на работе, но получилось всё иначе. Видимо, директор или Авель сообщили Трили, так как он срочно вызвал меня к себе в Президиум Академии. Я никогда не видел его таким сердитым.

- Ты что дурака валяешь, корчишь из себя обиженного! - почти кричал на меня Трили. - Прикажу, как миленькие проведут тебя по конкурсу. Чего тебе здесь не хватает? Завод захотелось строить в этой России, на колбасе и водке жить?

Я не совсем понял эту последнюю фразу - 'на колбасе и водке жить'. А здесь я что, на икре паюсной и на шампанском живу? Но я промолчал, и, улыбаясь, заметил, что решил участвовать в стройке коммунизма, и ему, Трили, как коммунисту, должно быть близко это и понятно. Трили аж рот раскрыл от моего лицемерия, но сказать ничего не решился. Мы попрощались, и я ушёл.

В последний рабочий день 6 октября я пришёл на работу ровно в 9 утра, чтобы не было повода подловить меня за опоздание. Но я не узнал отдела. В большой комнате стоял празднично накрытый стол, на котором были расставлены грузинские яства и возвышался бочонок вина. Поражённый этим событием я спросил, по какому это поводу:

- По твоему поводу! - был ответ Хвингия.

Аллочка Багдоева, много лет спустя рассказала мне, что я, посмотрев на этот стол, покачал головой и философски заметил:

- Эх, при жизни бы так!

Но я сам этой моей реплики не помню. Потом я забрал трудовую книжку и другие документы, и снова пришёл в отдел. Были тосты за мой успех, за то чтобы 'обо мне было слышно', а Хвингия пожелал, чтобы в России мой 'писк' был бы услышан, если меня надумают-таки 'давить'.

По грузинскому обычаю после поедания варёной телячьей лопатки - 'бечи', на этой плоской кости, как на доске, каждый написал своё пожелание. Я эту 'бечи' возил с собой повсюду, где пришлось жить, и часто рассматривал пожелания. Особенно понравилось мне: 'Помни Грузию - мать твою!' Кто писал, не знаю, но видимо, искренне.

Что ж, буду помнить Грузию, вовек не забуду - твою мать!

Весёленькое начало

Итак, я успел унести таки ноги с грозного Кавказа, где меня могли 'задавить' так, чтобы я и пискнуть не успел. Теперь я навек не забуду Грузию (твою мать!). А в городе 'коммунистического будущего' меня, конечно же, ждали с распростертыми объятиями, с отеческой заботой ректора - 'дяди Абраши'. И романтические волжанки подбрасывали в воздух свои чепчики в ожидании кавказского донжуана!

'Размечтался, маразматик!' - пользуясь вульгарным лексиконом, констатирую я истинное положение вещей. В городе на Волге меня ждут обманы и разочарования, чуть не доведшие до суицида, предательства товарища и любимой женщины, собственные малодушие и слабость. Нет, были и приятные моменты, например, научные успехи, а особенно - любовь самой красивой и 'правильной' женщины в моей жизни. И это немалого стоит!

Итак, я уже житель Тольятти - города 'коммунистического будущего'.

- Тольятти, Тольятти, в тайге и на Арбате -

Тебя я не забуду никогда!

Это слова из гимна городу, сочинённые, кажется, сыном ректора Лёвой, моим будущим студентом-отличником и хорошим парнем. Действительно, Тольятти я не забуду никогда - почти три года, проведённые в этом городе, были ярким этапом моей жизни. Я впервые столкнулся с совершенной самостоятельностью в жизни. В Тбилиси была семья, с её мнением приходилось считаться, было много знакомых, родственников и товарищей. В конце концов, я первые лет двадцать моей жизни непрерывно прожил там, худо-бедно, но знал законы тамошней жизни, местный менталитет. В Москве рядом были мои благодетели - Фёдоров и Недорезов, уберегавшие меня от очень непродуманных поступков, была моя любимая Таня, наконец, там жил мой дядя.

А здесь - всё ново! Начиная с самого города, который частично, построен на территории бывшего Ставрополя на Волге, большей частью затопленного Жигулёвским водохранилищем. Если переплывать водохранилище на катере, то под водой, как в сказочной Винетте, были видны затопленные дома и другие постройки. Мне казалось, что я видел даже затопленную церковь.

В Тольятти постоянно дули ветры, часто несущие с собой пыль, и сторожилы шутили: 'Раньше был Ставропыль, а теперь - Пыльятти!'. Совершенно неожиданно может разразиться гроза с ураганными порывами ветра, страшными молниями и градом, а через полчаса - снова светит Солнце.

Новое, странное название города, российского и не маленького, названного в честь итальянского коммуниста Пальмиро Тольятти. Может из-за того, что завод большей частью был куплен у итальянцев? Но ведь у итальянцев-капиталистов, а не голодранцев-коммунистов; вот и назвали бы, например, в честь основателя концерна 'Фиат' - Аньели. А то, ни с того, ни с сего - Тольятти! В Италии его почти никто не знает, а тут огромный город имени неизвестного дяди с трудновыговариваемой фамилией. Нет, пора переименовывать!

Новым и совершенно неожиданным оказалось у меня и местожительство - поселили меня в отдельной комнате, как ни странно, женского студенческого общежития. В других общежитиях свободных комнат не оказалось. Комната моя была на втором этаже двухэтажного деревянного дома, так называемого барака. В коридоре, на кухне, в холле у телевизора - одни девицы. Вроде бы, это и хорошо, но это - студентки, а на студенток - табу!

Заходил я на кафедру, познакомился с заведующим - пожилым человеком без учёной степени со странной фамилией - Стукачёв. Звали его Михаилом Ильичом. Остальные преподаватели тоже были без учёных степеней, кроме одного, прибывшего прямо к началу занятий - в конце августа.

Прибыл он из Еревана и фамилию имел тоже странную - Поносян, Григорий Арамович. Панасян, Полосян, Погосян - слышал, а вот Поносян - нет. Может быть, при регистрации рождения где-нибудь в глубинке, ошиблись буквой. В школе, наверное, 'Поносом' дразнили. А может, по-армянски это очень благозвучная фамилия; 'Серун', например, (или 'Серум') - по-армянски это 'любовь', а по-нашему - чёрт знает что!

Так этот Поносян имел степень кандидата наук, работал доцентом в каком-то ВУЗе Еревана, и как он признался мне, приехал из-за квартиры. Григорий Арамович был лет на пять старше меня, полный, сутулый, с грустными чёрными глазами, в которых отражалась вековая скорбь вечно угнетённого армянского народа.

Он был очень обрадован, что я тоже с Кавказа: - родная душа, - говорит, - будет с кем поговорить! И тихо предупредил: - со Стукачёвым не откровенничай, он оправдывает свою фамилию!