Ален Роб-Грийе - В лабиринте

– У моего отца есть каска.

– А где он, твой отец?

– Не знаю. – Потом убежденно, отчетливо выговаривая каждое слово: – Это неправда, что он дезертир!

Солдат приподымает голову и вопросительно смотрит на мальчика.

Вместо ответа тот, прихрамывая, делает несколько шагов – нога у него не сгибается, рука повисла вдоль туловища и опирается на костыль. До дверей остался какой-нибудь метр. Мальчик продолжает:

– Нет, это неправда. А он говорит, что ты шпион. Ты не настоящий солдат: ты шпион. У тебя в свертке – бомба.

– Ну, это тоже неправда, – говорит солдат.

Тут они услышали отдаленный грохот мотоцикла. Мальчуган первый навострил уши: слегка приоткрыв рот, он медленно поворачивает голову от фонаря к фонарю и глядит в глубь улицы, сереющей в неверном свете вечерних сумерек. Мальчик озирается то на солдата, то снова на дальний конец переулка, а грохот все нарастает, слышится все ближе и ближе. Конечно, это содрогается двухтактный мотор мотоцикла. Мальчик прячется в дверную нишу.

Но грохот становится глуше, и вскоре он уже почти неслышим.

– Пора домой, – говорит мальчуган.

Поглядев на солдата, он повторяет: «Пора возвращаться домой».

Он подходит к солдату и протягивает ему руку. После минутного колебания тот, ухватившись за протянутую руку и плечом упираясь в дверь, с трудом подымается.

В тишине улицы снова раздается грохот мотора, на этот раз он звучит все громче и явственней. Мужчина и ребенок в едином порыве успевают отпрянуть к двери. Шум слышится уже так близко, что оба вскакивают на приступку и, плечо к плечу, прижимаются к дверям. Грохот отбойного молотка, многократно отраженный фасадами, доносится – можно угадать безошибочно – с боковой улицы, из-за перекрестка, в десяти метрах от их укрытия. Они еще плотнее втискиваются в глубину ниши. На углу, у их дома, появляется мотоцикл с коляской. В нем два солдата в касках. Мотоцикл медленно приближается по нетронутому снегу мостовой.

Солдаты видны в профиль. Водитель, сидящий впереди, слегка возвышается над своим спутником, расположившимся на боковом сиденье. В лице у них заметное сходство: правильные черты, напряженность, худоба, вызванная, быть может, усталостью, провалившиеся глаза, сжатые губы, серая кожа. Шинели покроем и цветом похожи на свои, французские, но каска, более громоздкая, тяжелая, низко надвинута на уши и затылок. А сама машина, перепачканная, до половины заляпанная высохшей грязью, видимо, довольно старого образца. Водитель словно окаменел на сиденье, руки в перчатках сжимают головки руля. Второй, не поворачивая головы, почти не шевелясь, озирается то вправо, то влево. На коленях у него черный автомат, чей ствол высовывается из металлического кузова коляски.

Мотоциклисты, не оборачиваясь, проскочили перекресток и проехали напрямик. Пролетев метров Двадцать, мотоцикл скрылся за углом здания, на противоположной стороне.

Спустя несколько секунд тарахтение внезапно прекратилось. По всей видимости, мотоцикл остановился. Наступила полная тишина. В поле зрения, между двумя каменными вертикалями на углу, остались только две параллельные колеи, прорытые в снегу трехколесной тележкой.

Все это тянулось слишком долго, и мальчик, потеряв терпение, вышел из своего укрытия. Солдат не сразу это заметил, потому что ребенок прятался, прикорнув у него за спиной; внезапно солдат увидел его посреди тротуара и сделал ему знак вернуться. Но мальчуган позволил себе продвинуться еще на три шага вперед и прислонился к фонарю, полагая, что тот его укроет.

Стояла тишина. Мальчуган мало-помалу осмелел и еще на несколько метров приблизился к перекрестку. Опасаясь привлечь внимание невидимых мотоциклистов, солдат не решался его окликнуть, чтобы помешать ему двигаться дальше. Мальчик дошел до места, откуда можно было увидеть всю поперечную улицу; высунув голову, он отважился заглянуть в ту сторону, куда укатил мотоцикл с коляской. Где-то неподалеку, в этом же секторе, прокричал мужской голос, отдавая короткое приказание. Разом отскочив, мальчик круто повернул и бросился бежать; он пронесся мимо солдата, а полы накидки развевались у него за спиной. Еще сам не отдавая себе отчета, солдат приготовился последовать за ним, когда, наполняя окрестности трескотней выхлопов, внезапно снова включился двухтактный мотор. Мальчик уже был у перекрестка и заворачивал за угол, когда солдат побежал, тяжело переваливаясь с ноги на ногу. Оглушительный грохот гнался за ним по пятам.

Раздался продолжительный скрежет: проделав крутой вираж, мотоцикл забуксовал на снегу. Мотор снова остановился. Резкий голос, без малейшего выражения, дважды крикнул: «Halte!» Солдат уже почти достиг перекрестка, куда несколькими секундами ранее свернул мальчуган. Снова загрохотал мотоцикл, перекрывая мощное «Halte!», повторенное в третий раз. И сразу же солдат услышал, как в неразбериху звуков ворвалось знакомое сухое, отрывистое потрескивание автомата.

Внезапно его сильно толкнуло в правый каблук. Он продолжал бежать. Пули ударялись о камень рядом с ним. Он уже достиг поворота, когда затрещала новая очередь. Острая боль пронзила его левый бок. Стрельба вдруг прекратилась.

Укрытый стеной, он был недосягаем. Потрескиванье автомата оборвалось. Минутой раньше замолчал мотор. Уже не чувствуя боли, солдат продолжал бежать вдоль каменной стены. Дверь дома оказалась не заперта, стоило ее толкнуть, и она сама распахнулась. Он вошел. Тихонько прикрыл дверь; едва лязгнув, защелкнулся язычок замка.

Солдат лег на пол и скрючился во мраке, прижав коробку к животу. Ощупал башмак. Вдоль задника и сбоку каблука шла глубокая косая зарубка. Нога затронута не была. С улицы послышались тяжелые шаги и шумные голоса.

Шаги приближались. Деревянная дверь содрогнулась от глухого удара, снова послышались грубые, но скорее жизнерадостные голоса, говорящие на непонятном, тягучем языке. Звук одиноких шагов удалялся. Два голоса, один совсем рядом, другой – подальше, перебросились двумя-тремя короткими фразами.

Раздался стук – должно быть, стучали еще в какую-то дверь, потом снова в эту, стучали кулаком, раз за разом, но как-то неуверенно. Какой-то далекий голос прокричал незнакомые слова, и тот, кто был вблизи, громко захохотал. Потом захохотали оба, в два голоса.

И двое, грузно шагая, удалились, громко разговаривая и смеясь. В наступившей тишине снова раздалась трескотня мотоцикла, потом, постепенно затихая, вовсе заглохла.

Солдат попытался переменить положение: острая боль в боку пронзила его, боль очень сильная, но все же терпимая. Его донимала главным образом усталость. И сильно тошнило.

И тут, совсем рядом, из мрака, донесся низкий голос мальчугана, но что тот говорил, солдат не разобрал. Он почувствовал, что теряет сознание.