Мисима Юкио - Запретные удовольствия

Был час дня. Зазвучал колокол на часовой башне. Студенты вставали. Они стряхивали грязь и стебли травы, прилипшие к их формам. Пиджак Юити тоже носил следы легкой весенней пыли, сухой травы и приставшей земли. Приятель, отряхивавший его, снова пришёл в восхищение покроем пиджака, который Юити носил так небрежно.

Его друзья разошлись по классам. Юити, у которого было свидание с Кёко, направился к главным воротам. Там он увидел Джеки в студенческой форме, выходящего из трамвая вместе с другими учащимися. Это настолько удивило Юити, что он замешкался и не успел войти в трамвай.

Они обменялись рукопожатиями. Юити молча смотрел Джеки прямо в лицо. Стороннему наблюдателю эти двое наверняка казались не кем иным, как двумя беззаботными однокашниками.

Через некоторое время Джеки, громко посмеиваясь над изумленным Юити, повел его в тень деревьев, растущих вдоль улицы, сбоку от забора колледжа, украшенного политическими плакатами всех цветов и размеров. Он подробно объяснил причину своего переодевания. Он с первого взгляда мог определить юношу с такими же склонностями, что и у него, но в результате он пресытился приключениями подобного рода. Однако из тех же самых соображений соблазнения ему захотелось обмануть кого-нибудь целиком и полностью – того, кто будет гораздо более раскован, если его любовником станет товарищ по учебе. Тут будет взаимное уважение, отсутствие запретов и приятное ёдзё [106] Ёдзё – «послечувствование», воспоминание чувств. . Джеки заказал студенческую форму и с большой осмотрительностью отправился на охоту из Оисо в этот гарем молодых людей.

Джеки выглядел вполне довольным от громких похвал Юити его моложавости. Он спросил несколько обиженным тоном, почему Юити не появляется и не развлекается в Оисо. Он одной рукой обнимал дерево, элегантно скрестил ноги и с наплевательским видом барабанил пальцами по плакатам на заборе.

– Они делают одни и те же заявления вот уже двадцать лет, – буркнул вечный юноша.

Подошел трамвай. Юити распрощался с Джеки и уехал.

Кёко должна была встретиться с Юити в здании международного теннисного клуба, располагавшегося в окрестностях императорского дворца. Она играла в теннис до полудня. Переоделась. Поела. Поболтала со своими приятельницами. После их ухода она осталась сидеть в одиночестве в теннисном кресле.

Запах духов «Черный шелк», перемешанный со слабым запахом пота, исходил от нее, словно неуловимое беспокойство, подрывающее её сладостное утомление после физических упражнений в сухом безветренном воздухе. Кёко размышляла, не слишком ли сильно она надушилась. Она вытащила ручное зеркальце из темно-синей сумочки и посмотрелась в него. В зеркале не мог отражаться запах духов, но это её удовлетворило, и она убрала его назад.

Весной она не носила пальто светлых топов. Темно-синее пальто, которое она специально выбрала, было наброшено на белое кресло. Оно защищало её нежную спину от его грубого прикосновения. Сумочка и туфли были такого же синего цвета, а костюм и перчатки её любимого лососевого оттенка.

Нужно отметить, что Кёко Ходака нисколько не любила Юити. Её сердечко было чрезвычайно уступчивым. В легковесности её чувств была элегантность, которой не хватало общепринятой чистоты. Как только в глубине её сердца внезапно ярко вспыхивала на изумление искренняя тяга к самообману, она быстро исчезала, без всякого понимания с её стороны. Кёко имела единственную твердую легко выполнимую обязанность: никогда не следить за порывами собственного сердца.

– Я не видела его полтора месяца, – сказала она. – За все это время я ни разу не подумала об этом мужчине.

Полтора месяца! Чем же Кёко занималась? Бесчисленные танцы. Бесчисленные походы в кино. Теннис. Походы по магазинам. Всевозможные приёмы в министерстве иностранных дел, на которых она должна была присутствовать со своим мужем. Салон красоты. Прогулки на автомобиле. Бесполезные пересуды о любви и неверности других. Капризы и прихоти, которые возникали в процессе ведения домашнего хозяйства.

К примеру, писанный маслом пейзаж, который украшал стену лестничной площадки, был перевешен на стену у входа. Потом его перенесли в гостевую комнату. Затем она передумала и повесила его снова на лестничную площадку. Кёко устроила уборку на кухне и обнаружила пятьдесят три пустые бутылки. Она продала их старьевщику и на полученные деньги, добавив немного из своих карманных, купила настольную лампу, сделанную из бутылки из-под ликера «Кюрасо». Вскоре лампа ей разонравилась, и она отдала её подружке, получив взамен бутылку «Куантро». Её любимая овчарка заболела чумкой и через какое-то время испустила дух. Кёко проплакала три часа, на следующий день она забыла о ней.

Ее жизнь была заполнена неизмеримым количеством стильной чепухи. Так было со времени её девичества, когда она помешалась на коллекционировании английских булавок и заполняла ими все лаковые шкатулки. Та же самая лихорадка, которую у женщин бедняков называют «лихорадкой, вызванной образом жизни» [107] Или речной лихорадкой. , управляла жизнью Кёко. Но если она вела серьезный образ жизни, это ни в коей мере не препятствовало её легкомысленности. Серьезное существование без страданий затрудняет поиски выхода.

Подобно бабочке, которая впорхнула в комнату и бьется как сумасшедшая, не находя открытого окна, Кёко тоже жила своей беспокойной внутренней жизнью. Однако даже самая сумасбродная бабочка не склонна полагать, что комната, в которую она залетела, принадлежит только ей. Действительно, иногда выбившиеся из сил бабочки пытались сесть на цветок на пейзажах, бились о них и падали без сознания.

Никто не анализировал, состояние оцепенения, в которое Кёко, подобно бабочке, иногда впадала, – помрачение сознания при широко открытых глазах. Муж обычно думал про себя: «Опять. Началось». Подругам и кузинам на ум приходило одно: «Она снова влюбилась – на полдня, не больше».

В клубе зазвонил телефон. Это охранник у главных ворот осведомлялся, может ли он впустить мужчину по фамилии Минами. Вскоре Кёко увидела Юити, идущего через сосны по другую сторону прохода в огромной каменной степе.

Эта педантка с чувством собственного достоинства была довольна, что юноша пришёл вовремя на умышленно надуманное, отдаленное место встречи. Это давало ей достаточный предлог простить его за отсутствие внимания к ней. Она не стала вставать, она кивнула ему, держа руку с ярко накрашенными ногтями перед своим улыбающимся лицом.

– Прошло не так уж много времени с тех пор, как я видела тебя последний раз, но ты как-то переменился, – сказала она, частично как предлог, чтобы прямо посмотреть ему в лицо.