Кристина Паёнкова - Бегство от запаха свечей

– Тифом я не болела. У меня была какая-то странная горячка. А у того парня, видно, с головой не все в порядке – когда я давала ему перчатки, эпидемия и тиф уже давным-давно кончились, и выглядела я абсолютно нормально.

Хозяйка разговорилась. Чего только в этой Кальварии не делается! Один за другим все женятся, никогда не было столько свадеб – и на рождество, и на Новый год. А на пасху так целая очередь установилась венчаться. Фотограф заболел даже, так заработался.

Антося Восяк нежданно-негаданно родила. До свадьбы. Не успели обвенчаться, он-то в армии, а отпуска вовремя не дали. Данка Крамаж носится со своим Петкевичем по всей Кальварии. Такая важная стала, что и не подступись.

Только мы выпили кофе, постучала тетка Виктория.

– Ложись спать, поздно уже, завтра тоже день будет.

Назавтра я предложила маме пойти погулять.

– Ну, ну, графиня приехала, теперь без прогулки перед обедом не обойтись. Интересно только, кто вам, ясновельможная пани, прислуживать будет. Обед сам не сварится, – заворчала бабка.

– Можно пойти после обеда, – примирительно предложила мама.

– Нет уж, если идти, так сейчас. А с обедом мы что-нибудь придумаем. Напросимся к хозяйке или поедим в ресторане. Я и вас, бабушка, приглашаю.

Мама перепугалась, но не решилась отказать мне.

– Мне бы хотелось, мама, чтобы вы купили себе все, что только здесь можно достать, и прежде всего туфли. Не беспокойтесь, деньги у меня есть.

Возле самого шоссе меня кто-то окликнул. Нас бегом догоняла хозяйка. Мы остановились и подождали ее.

– Вы так просто или за покупками? Я с вами. Я горжусь тобой. Пусть все на тебя посмотрят.

Снова застучали колеса поезда. На этот раз на перроне осталась мама. Я помахала ей рукой, села и подумала, как по-разному можно уезжать из одного и того же места. Сегодня я уезжала с легким сердцем. Будущее меня не страшило. Я могла сравнивать свою самостоятельную жизнь с кальварийским существованием. Да, бабку и тетку Викторию в жизни ничего ждать не может. Что делать, сами виноваты. Не хотят мне верить, пусть мучаются. Мама через две недели приедет во Вроцлав. Так и надо.

О тетке и бабке я не стану беспокоиться. Они злые и завистливые. Я вспомнила, как вытянулись у них физиономии, когда я мимоходом беззаботно бросила, что в следующий раз приеду на собственной машине, – и улыбнулась.

Бабка, которая до той поры держала себя в руках, на миг перестала притворяться:

– Я никогда не сомневалась, что ты там распутничаешь. Иначе бы ты на туфли себе не заработала!

Поезд приближался к Вроцлаву. Я чувствовала, что возвращаюсь домой. Я выбрала себе место на земле и теперь знала, что выбором этим довольна. Место мое было здесь.

– Катажина!

Изумленная Люцина так и застыла в дверях.

– Да впусти же ты меня наконец, устала я, вся в грязи и есть хочу, как собака! Я думала, вы обрадуетесь моему возвращению. Ничего себе встреча в родном доме!

– Ты сказала, что едешь на две недели, и мы ждали тебя к Первому мая. И вдруг на тебе, явилась!

– До Первого мая еще десять дней, а на десять дней в Кальварии меня не хватило бы. Я так рада, что снова во Вроцлаве, больше я туда рваться не буду.

Пани Дзюня не выдержала и вмешалась в разговор.

– Раздевайся. Хорошо, что приехала. А ты, Люцина, не болтай, а лучше почисти, помой и порежь лук. Устроим весенний ужин – творог со сметаной и зеленым луком.

Я разделась, по-человечески умылась и только тогда, наконец, свободно вздохнула. Впервые в жизни я поняла, что я у себя дома.

– Что нового? – спросила я.

– Я боялась спать одна, как поется в довоенной песенке. Упросила Люцину пожить тут в твое отсутствие. Нашла женщину, которая будет ежедневно приносить нам молоко. У нас новые соседи. Позавчера въехала молодая супружеская чета, они заняли комнату с кухней на втором этаже. Милуются, как голубки, и бедны, как церковные мыши. Она уже дважды приходила: раз за иголкой, другой – за солью. Ей у нас очень понравилось. На четвертый этаж тоже сегодня утром кто-то въехал. С ребенком, слышно было, как плакал. Одним словом, дом начинает заселяться. Это хорошо. Ну, а что там у мамы?

– Кальвария какой была, такой и осталась. Ни капельки не изменилась, разве что стала чуть поменьше. Приятнее всего мне было сознавать, что я могу в любой момент уехать и никогда больше туда не возвращаться. Мама мне показалась немного странной. Недели через две она должна к нам приехать. Об остальном в другой раз. Давайте переменим тему, Кальварией я сыта по горло.

Отпуск кончился. Последние четыре дня я по совету пани Дзюни ходила к зубному врачу. Зубы, правда, у меня не болели, но стали подозрительно шататься. Зубной врач был человек молодой и очень симпатичный. С пациентами он разговаривал, как с послушными детьми, которые должны внимать всем его увещеваниям. Мне он задал много вопросов, казалось бы, не относящихся к делу, а потом сказал:

– Очень сожалею, но ничего не поделаешь. Я тоже люблю селедку и паштет. Придется вам перейти на другую пищу, иначе останетесь без зубов. Овощи, фрукты, творог. Много творога. Это укрепит зубы и будет очень полезно для кожи. Не забывайте об этом, пожалуйста. В вашем возрасте о коже, естественно, не думают, зато потом она будет как новенькая. Ежедневно будем прижигать десны ляписом, процедура чуточку неприятная, но, к сожалению, необходимая. Запломбируем две дырочки. Неплохо бы полоскать рот шалфеем. В общем, ничего страшного.

Пани Дзюня советы зубного врача восприняла буквально и даже к завтраку стала подавать витамины. Я же готова была хоть траву есть, лишь бы обойтись без уколов, которых всегда боялась. Последний укол мне делали в Свебодзицах, и я его еще не забыла.

Второго мая я вышла на работу. Картотеки и квитанции терпеливо дожидались моего возвращения. Набралось их порядком. Оба огромных ящика стола были забиты бумагами. У меня просто руки опустились.

Боже мой! Что же делать? Теперь уж у меня ничего не сойдется! При обычных-то подсчетах случалось ошибаться, а тут? Если надумают устроить ревизию, то мне конец.

Весь день я потратила на разбор картотеки и расходных и приходных квитанций. Кончила намного позже пяти и из здания интендантства ушла последней. Еще мне нужно было зайти за ножницами пани Дзюни, которые отдали точить.

Мастерская принадлежала Юзефу Винярскому. Дело у него было поставлено на широкую ногу. Меня он знал с детства, и с тех пор как я, сразу по приезде во Вроцлав, встретила его, оказывал мне много внимания. Позже, когда я купила мебель, он помог мне ее перевезти. На него можно было положиться.

– Катажина! Как хорошо, что ты пришла. Твой отец во Вроцлаве. Пожалуй, уже с неделю. Заходил ко мне, но у меня не было твоего адреса. Отправляйся-ка прямо к нему на Нововейскую. На стене записан номер дома и квартиры. Видишь? Вон там, крупно, кирпичом. Он хотел посмотреть на тебя. Я сказал, что ты выросла, стала серьезной, будет ему теперь с кем показаться на людях.