Питер Гринуэй - Золото

Ефрейтор Альфред Хайстерлинг, несмотря на свою близорукость, всегда мечтал попасть в люфтваффе. Он вызубрил все, что только можно было, досконально знал все требования теста на стопроцентное зрение и научился гениально лгать и обезоруживать экзаменаторов, если нельзя было применить другую хитрость. Оказавшись в заветных стенах, он умело скрыл свой недостаток, и начальство ни о чем не догадалось. Ему хватило ума не сдавать экзамен по пилотированию, зато экзамен по навигации он сдал вполне успешно. Для человека, видящего мир на расстоянии десяти сантиметров, мелкомасштабная карта не проблема.

Опьяненный своей победой, после небольшого загула и восхитительной близости с молоденькой девушкой, чье тело осталось в его памяти в виде череды головокружительных наплывов, он несколько потерял бдительность. Растрезвонил о своих подвигах. Об этом тут же стало известно начальству. На следующий день его понизили в звании и не отчислили только благодаря вмешательству брата. Тогда он решил мстить. Он начал уничтожать очки. Почему другим позволено прятать за двумя стеклышками свои изъяны, а ему нет? Он воровал очки где придется. Он ограбил глазную больницу. Он забил свой именной шкафчик очками снизу доверху. Когда в очередной раз он открыл дверцу, добрая сотня очков со звоном разлетелась по цементному полу, как большие хрустальные насекомые. Тогда он принялся давить их подошвами, превращая в стеклянную пыль и пластиковый мусор. Затем он начал срывать очки у прохожих на улице. Самыми беззащитными жертвами были евреи. Они почти не сопротивлялись. Религиозные евреи, как он выяснил, носили очки в золотой оправе. Он стал коллекционировать очки в золотой оправе. Иногда владельцы очков покрывали золото черным лаком, чтобы скрыть их истинную ценность. Этот обман Альфред Хайстерлинг раскрыл быстро, так как привык всматриваться со всей дотошностью. Столь наглый обман спровоцировал его на то, чтобы к уличному воровству добавить насилие. Он посчитал своим долгом сорвать этот камуфляж, как-никак он был без пяти минут профессиональным авиационным навигатором, призванным распознавать замаскированные объекты. Из украденных очков в золотой оправе он вынимал линзы. С каждым днем он делался смелее. Стоя на перекрестке, он намечал жертву в кабриолете с открытым верхом, дожидался, когда зажжется красный свет, срывал с водителя очки и давал деру. Произошло то, что должно было произойти: по близорукости он неверно оценил ситуацию на дороге, и его переехала машина. Брат Альфреда забрал из морга вещи покойного, открыл ключом именной шкафчик и вынул оттуда ни много ни мало четырнадцать мешочков с золотой оправой. Все это он отнес оптику-французу в Кельне и выручил девятьсот марок.

Четырнадцать мешочков золотой проволоки – не так уж много золота на вес, если разобраться, но и его можно выгодно продать коммивояжеру, у которого есть хорошие знакомые в немецком банке. Дойчебанк имел собственные плавильные печи в нескольких стратегически важных местах, в том числе в Баден-Бадене. Золотой, можно сказать, «всевидящий» слиток, выплавленный из бог знает скольких метров очковой оправы, был помещен в подвал № 3 баден-баденского отделения Дойчебанка. В самом конце войны, реквизированный лейтенантом Густавом Харпшем, этот золотой слиток в чемодане на заднем сиденье черного «мерседеса» совершил вояж в город Больцано.

Дети Мюнстеля из Эйзеля, два брата, специализировались на том, что потрошили наручные и настенные часы в поисках золота. Для них это стало своего рода забавой. Вскрыв украденный предмет с помощью отвертки или стамески, они вываливали содержимое на вращающийся диск граммофона и во все глаза смотрели, как пружинки и шестеренки, зубцы и винтики кружатся, отбрасывая золотые блики под двумя потрескивающими свечами. Для них это был такой миниатюрный театр, блестящий маленький городок на поворотном круге. Дабы не откладывать в долгий ящик захватывающее зрелище, подростки стали брать граммофон «на дело». Ограбив и избив свои жертвы, они тут же приглашали их полюбоваться выпотрошенными часиками и насладиться чудо-спектаклем, символизировавшим их скоротечную жизнь.

Изобретательные братья разработали сложный технологический процесс, позволявший разделить ингредиенты этой сложной смеси. Они варили ее, чтобы выделить алмазные крупицы. Они плавили ее, чтобы отделить свинец. Они выдерживали ее в уксусе, чтобы выделить позеленевшую медь. Бесполезные металлы и сплавы они складывали в специальные коробочки, какими пользуются часовщики, золото же продавали ювелиру на Бокельштрассе. Не сказать чтобы они особенно разбогатели, но на консервы и малиновый сироп денег им хватало.

После войны старший брат, Хельмут, стал художественным директором Театра Шиллера в Гамбурге, а младший, Фриц, эмигрировал в Америку и, став оператором, снимал в Голливуде фильмы с участием своего кумира Элизабет Тейлор, которую он однажды, сильно пьяную, посадил в такси после ее очередной размолвки с Ричардом Бартоном.

Ювелир с Бокельштрассе переплавлял золотой лом в особых формах с клеймом в виде грифона и аббревиатурой DRLO, смысл которой был ему неведом, поскольку эти формы перешли к нему по наследству от польского графа, не говорившего по-немецки. Этот слиток, вне всякого сомнения, был на заднем сиденье черного «мерса», который лейтенант Густав Харпш разбил неподалеку от Больцано, где не умеют готовить настоящие спагетти.

В автомобильной аварии тело Харпша разделилось на три части: нога, рука и все остальное. Руку отхватило чуть выше кисти. Часы разбились, и металлические внутренности превратились в невероятный клубок, похожий на такой заиндевевший зимний лес в миниатюре. Он бы наверняка привел в восторг братьев Мюнстель. Великолепные армейские часы, изготовленные в Германии, остановились в 1.05 пополуночи 8 мая 1945 года. Официально это считается точным временем окончания Второй мировой войны в Европе.

Возмущенный до глубины души рисунками и картинами Георга Гроса, юный студент обрил голову, украл немецкое военное обмундирование и чеканным гусиным шагом безмозглого пехотинца вошел в храм городка Столп, что в Померании, во время воскресной мессы. Грозя карами небесными, он потребовал от прихожан сдать все их ценности на его обучение в художественной школе, с тем чтобы он мог бросить вызов антипатриотичной мазне Гроса с ее плоскогрудыми шлюхами и пышногрудыми дельцами с волосатыми гениталиями, просвечивающими сквозь прозрачные брюки. Пятисот марок, которые он выручил за украшения напуганных прихожан, ему хватило на три недели обучения в Королевской саксонской академии искусств в Дрездене, где Грос учился с 1909 по 1911 год.