Питер Гринуэй - Золото

Анна-Мария забеременела. Они радостно обсуждали семейные планы, которые должны были осуществиться после войны. Они, конечно, рисковали и плодили завистников. Генерал Фостерлинг проявлял снисходительность и даже благосклонность: он рассчитывал привлечь блондина Харпша и черноволосую Анну-Марию к своей программе межродственного скрещивания. Среди местных женщин были и блондинки, но Харпш отказывался вступать с ними в связь. Дворецкому не нравилось, что в его штате завелась коллаборационистка. Горничная даже обратилась к старым газетным подшивкам в надежде найти компромат на предков Анны-Марии и использовать его против удачливой соперницы. Между тем Анна-Мария родила девочку, первого для здешних мест ребенка франко-германского происхождения. Ситуация, прямо скажем, щекотливая. Спать с врагом было строжайше запрещено. Мог вспыхнуть политический скандал. Наилучшим выходом было объявить, что Анна-Мария – еврейка. Через три часа после родов ее вместе с младенцем поместили под домашний арест. Харпша откомандировали в Париж. Анна-Мария бесследно исчезла. Ее бабку по материнской линии видели в синагоге города Мусс. Позже Харпш вернулся, чтобы разыскать свою дочь, которую взяла к себе служанка. Тем временем генерал Фостерлинг пустился в сомнительную авантюру. В своем стремлении повернуть вспять ход истории он решил восстановить министра Фуке в правах собственника замка Во. Он сделался всеобщим посмешищем. Вдобавок у него из-под носа сбежал особо важный английский шпион Тульс Люпер. Генерал предпринял неудачную попытку застрелиться. На этом его унижения не закончились. Он попал в плен к союзникам, и тюремщик-англичанин, сжалившись, нанес ему смертельный удар.

Харпш увидел дочь в тот момент, когда служанка кормила ее грудью. Он устроил скандал и был посажен под арест. И без него с немецкими оккупационными войсками хлопот хватало. Девочка была хорошенькая, спокойная, милая. Ее отняли у служанки для последующего удочерения, но желающих не находилось. Никто не хотел неприятностей. Ее отправили в Гамбург; по дороге немецкий конвой угодил под бомбежку. Если верить слухам, девочку подобрал Красный Крест и поместил в швейцарский приют, то ли в Крё, то ли в Маршане, то ли в местечке Де-Кав недалеко от швейцарско-итальянской границы. Доходили и совсем тревожные слухи – дескать, ее вслед за матерью этапировали в концлагерь.

Харпша отправили на русский фронт. Ранение в ногу спасло его от худшей участи. Он участвовал в сражениях при Монте-Кассино и в Аппенинских горах. И продолжал наводить справки в швейцарских приютах. В надежде выкупить дочь он совершил рискованное путешествие в родной Линц за семейными драгоценностями, которые позже переплавил в золотой слиток. Его бабушка вшила ему в брюки потайной карман для этого слитка. В достижении поставленной цели он делался все смелее и безрассуднее. Вместе со свояком Карлом Хайнцем Броклером, управляющим баден-баденским отделением Дойчебанка, который отвечал за нацистское золото, он разработал план. Они встретились в Карлсруэ и договорились о послевоенной дележке. Но сначала надо было вытащить золотые слитки из подвалов банка и хорошенько их спрятать. Харпш сказал, что знает подходящее место. К тому времени ему было известно, что его четырехлетняя дочь находится в швейцарском санатории в Крё, популярном месте, откуда бездетные немецкие семьи могли взять ребенка на воспитание. Он опасался, что ее удочерят, дадут ей новое имя и ее след потеряется навсегда. Ходили разговоры о том, что скоро придут американцы, в чем не было никаких сомнений, и увезут бесхозных детей, жертв войны, в солнечную Калифорнию.

Четырнадцатого апреля 1945 года с помощью своих подчиненных, сержанта и капрала, лейтенант Харпш забрал из Дойчебанка в Баден-Бадене в двух чемоданах сто золотых слитков и в черном «мерседесе» (номерной знак TL 9246) отправился к итальянско-швейцарской границе. Взвесив все «за» и «против», он выбрал маршрут через Францию и Северную Италию, через Больцано, по-немецки Бозен. На лесной дороге, не доезжая Больцано, Харпш врезался на скорости в белую лошадь кавалерийского офицера, которого мы назовем Джакомо Фаринти. Харпш погиб. Девяносто два золотых слитка разлетелись по салону. Первым их обнаружил итальянский полицейский Артуро Гаэтано, а потом американский военнослужащий Уильям Белл, который позже, в австрийском Миттерзилле, окажется причастным к смерти композитора Антона Веберна. [xv]На этом приключение закончилось. Дочь Харпша так и не обрела родителей.

Это история о золотом слитке, который Харпш обменял на бензин на заправочной станции, чтобы поскорее продолжить путь.

Беременная женщина, чей муж повар умирал от дифтерии где-то на русском фронте, среди кастрюль и мисок, на полу грязной полевой кухни, холодной зимней ночью предпочла бросить в реку Хус свое золотое ожерелье и обручальное кольцо, лишь бы они не достались нацистам. Но ее выследили и заставили лезть в ледяную воду.

Ребенка она потеряла, но ожерелье достала. Позже оно стало мизерной частью золотого слитка TRE 45Sd, так и не доехавшего до Больцано, печально известного своей органической неспособностью предложить истинному гурману тарелку настоящих спагетти.

Это история о золотом слитке, который Харпш обменял на алкоголь и сигареты, стремясь поскорее исчезнуть из Баден-Бадена в мае 1945 года.

Баухаус [xvi]для германского национал-социализма был анафемой. Абстракции, беспредметная живопись, нетрадиционные материалы, подрывные идеи марксизма, большевизм, свободная любовь, иудаизм. Большинство студентов еврейского происхождения к 1936 году успели покинуть Баухаус, но с собой они увезли разве что идеи.

Ювелирная мастерская со стеклянными стенами, расположенная над заводом по производству керамики в Штутгарте, была закрыта в июле 35-го. Ее владельцы, Барнст Шмидт-Авен и его жена Серенио Рихард-Прово, выпили по последней чашке кофе, выкурили по последней сигарете и, ничего не трогая, заперли входную дверь. Ключ они отправили почтой далеко-далеко, в Австралию, в город Аделаида. После того как потыкали наугад булавкой в атлас, выбирая сначала страну, потом город и, наконец, улицу. Эта игра для супругов-ювелиров была исполнена глубокого смысла. Они выбрали место, где никогда не побывают. Этот жест символизировал конец Старой Жизни. А за Новой Жизнью они отправились в противоположную сторону – в Нью-Йорк.

Серенио и Барнст обычно трудились далеко за полночь, и стеклянные стены их мастерской озаряли красные сполохи. Это было похоже на ярко освещенную капитанскую рубку, а кораблем можно считать погруженный в темноту завод. Но вот студия обезлюдела. Дикий плющ густо обвил зарешеченные окна и стеклянный потолок, отчего комната погрузилась в зеленые сумерки. Забились водостоки, разросся мох. Из печной трубы вырос клен.