Андрей ААрх - Теория доктора Комиссарова

— Приникнуть к ней, вцепиться в нежную шею, сначала слегка, а потом все сильнее сжимая зубы и давить, пока тонкая кожа не лопнет под клыками и появится слабый вкус крови, даже не вкус, а скорее, запах, а потом кровь начнет сочиться пульсирующей струйкой и заполнит рот, затечет между зубами, обволочет язык соленой пеленой, закапает из уголка губ, и тогда, не разжимая челюстей, глотать горячую соленую влагу, захлебываясь и дрожа от наслаждения, пока ноги не наполнятся приятной слабостью, потеплеет в груди, затуманятся глаза и голова поплывет сама по себе, зубы разожмутся и тело, обмякшее, повалится на пол рядом с обескровленной жертвой…

Виктор Андреевич непроизвольно передернул плечами и потер больную голову, старясь чтобы пациент этого не заметил.

— А вы пробовали с женой говорить об этом? — невозмутимым профессиональным голосом поинтересовался он.

— Нет, — просто ответил Косолович, — я думаю она не поймет. Кроме того я ее побаиваюсь.

Виктор Андреевич аккуратно закрыл тетрадку и сказал:

— Ну чтож, Михаил, на сегодня наш сеанс закончен, и я должен сказать — вы делаете заметные успехи. Я жду вас в следующую пятницу. Всего хорошего.

Пациент попрощался и ушел. Виктор Андреевич подошел к окну и через полуприкрытые жалюзи проследил как тот вышел, хлопнув дверью, выпустил облако морозного пара, и сунув руки поглубже в карманы быстрым шагом направился к машине. Под ночным фонарем искрился ранний снег и на второй этаж к доктору доносились скрипучие шаги Косоловича. Дождавшись пока тот прогреет мотор и уедет, Виктор Андреевич набрал номер на старом дисковом аппарате кромешно черного цвета, какие часто показывают в фильмах про Великую Революцию. После четвертого гудка на другом конце провода образовался скрипучий старческий голос, который быстро, как скороговорку, произнес:

— Профессор Комиссаров, я слушаю.

— Здравствуйте, Юлий Никанорович, — стараясь выговаривать четко каждую букву имени сказал Виктор Андреевич. — Это Сумин, Виктор Андреевич, вы должны меня помнить по конференции в Ялте, в позапрошлом году. Я тогда выступил против вашей теории по поводу странностей очередного витка эволюции…

— Как же, как же, помню, — так же бодро прострекотал телефон, — Такой агрессивный молодой человек, помнится камня на камне не оставил от моей теории… Чем могу?

Виктор Андреевич сглотнул склизкий комок в горле и сказал:

— У меня есть основания полагать… что в ваших высказываниях была доля истины.

— Надо же, как мне повезло старику! Наконец-то такое светило как Сумин меня признал, — еxидно обрадовался телефон. — Большое спасибо, молодой человек, премного вам, так сказать, благодарен… А теперь позвольте попрощаться, у меня есть еще несколько дел, запланированных на сегодня, а я, к слову сказать, несколько отстаю от графика. Прощайте…

— Постойте, не кладите трубку, — взмолился Сумин, мне надо с вами поговорить, это очень важно, я прошу прощения за мою резкость тогда, два года назад, нам очень нужно встретиться, пожалуйста…

— Помилуйте, — сердито возразила трубка. — Вы уже высказали свое мнение, кроме того вам удалось убедить в своей правоте и моем, следовательно, старческом маразме остальных участников конференции… пределы моего поклонения перед напором столь харизматичного доктора просто не…

— Юлий Никанорович, простите меня, пожалуйста. Все о чем я прошу это одна встреча, и больше я не потревожу вашего спокойствия, поверьте мне.

Телефон задумался. Потом покашлял и нехотя проскрипел:

— Хорошо, можете приехать. Сегодня, прямо сейчас, но выделю я вам только 45 минут. Завтра я улетаю и обратно вернусь месяца через три… Нда… Купите по дороге хлеба, если хотите есть, у меня закончился, есть толко сыр… Записывайте адрес.

Когда Комиссаров отворил Сумину дверь из недр квартиры раздался призывныий свист чайника и махнув рукой в сторону вешалки, что видимо должно было означать «заходите и раздевайтесь», шаркая тапочками и цепляя стены развевающимся халатом старичок вприпрыжку умчался по коридору. Сумин повесил тяжелое зимнее пальто и потоптавшись минуту в полутемной прихожей шагнул вперед. В длинном коридире, конца которому видно не было, потому что он плавно заворачивал направо, обнаружилось несколько дверей. Виктор нерешительно заглянул в ближнюю. За широкой двухстворчатой дверью сияющей вымытыми прямоугольниками старого стекла открылась огромная комната с двумя широкими полукруглыми окнами и балконной дверью посредине. Обстановка комнаты представляло собой произведение современной эклектики — массивная антикварная мебель вперемежку с двумя компьютерами и большим телевизором, беззвучно транслировавшим новости, похоже СНН. Слева от двери обнаружился кожанный диван перед которым находился журналный стол с серебрянным подносом, где стояло не только все необходимое для чаепития, но и некоторые излишества как-то две розочки с вареньем, ваза с большими шоколадными конфетами и песочным печеньем, сочно блестевший свеженарезанными дольками лимон, хрустальная масленка и тарелка с обильным количеством сыра наскольких сортов. Виктор Андреевич сглотнул слюну, внезапно почувствовал что он зверски голоден и с трудом оторвав взгляд от стола продолжил осмотр комнаты. В углу возле окна стояла пальма, настоящая и ухоженная, дружелюбно отсвечивая узорными зелеными листями, на которых не было ни пылинки. На ее мохнатом стволе сидела искусственная белка, наверное даже беличье чучело, так натурально она выглядела, застывшим бусиничным взглядом уставившись на Сумина. Возле двери через которую только что зашел Виктор Андреевич висела большая картина, по-видимому очень хорошая копия Айвазовского. Три корабля слегка накренившись на вечерней волне, на раскрытых парусах стремились за уходящим солнцем, а паруса были красно-оранжевые, как в мечтах героини Грина.

— Очень романтично, — не сдержался и пробормотал Сумин. На этом осмотр комнаты был прерван вернувшимся Комиссаровым, который нес большой фарфоровый чайник, имитировавший орущего цветного петуха пускавшего клювом настояший пар который наполнил комнату запахом хорошего чая.

— Хлеб? — выжидающе взглянул он на Сумина. Тот молча подал ему пакет. Потом спохватился и извиняясь сказал:

— Я забыл спросить какой вам больше нравится и купил разного. Он весь свежий, только привезли. Комиссаров сунул тонкий с горбинкой нос в пакет, шумно втянул в себя воздух, на секунду задержал дыхание, как бы оценивая качество хлеба, и сказал:

— Присаживайтесь, я сейчас вернусь.

Вернулся он действительно быстро, принес изящную хлебную корзинку с аккуратно нарезанным белым и черным хлебом и изюмным калачом. Там же лежали сдобные булки с маком.