Никколо Амманити - Как велит бог

— А Рино? Как мы поступим с Рино? Оставим здесь?

— Пойдем к нему. — Кристиано протянул ему руку. — Давай я помогу тебе.

Человек-падаль крепко сжал руку мальчика.

"...Но, падре, как вы считаете, если я пошлю ей сообщение, я нарушу обет? По сути, ведь я ее не увижу..."

Беппе Трекка и монах сидели в машине на аварийной площадке, в то время как дорога слева от них наконец ожила. Дождь барабанил по металлическому корпусу "рено"

Беппе обо всем ему рассказал. Про ночь. Про Иду. Про Марио. Про аварию. Про иммигранта. Про обет. Про чудо. Это было сущее избавление.

Монах молча слушал его.

Теперь он развел руками.

— Сын мой, что я могу тебе сказать.. Обет — это торжественное обязательство перед Богом. Нарушить его — тяжкий проступок. — Он поглядел Беппе прямо в глаза. — Очень тяжкий. Все остальное должно отойти на второй план, чего бы это ни стоило...

Трекка, убитый горем, отодвинул от себя морду сенбернара, который принял его за леденец.

— Значит, даже сообщение нельзя?

Монах покачал головой:

— Бог вразумил тебя. Он дал тебе возможность не вступать на дурной путь. Ты бы разрушил семью. Оскорбил друга. Господь вернул тебя на путь истинный. Тебе посчастливилось. Всякий раз, как у тебя появится желание нарушить обет, молись — и ты обретешь силу, чтобы устоять.

Социальный работник вздохнул:

— Я так и делал. Я молился. Но у меня ничего не выходит. Она — часть меня. Я смогу жить только рядом с нею.

Монах взял его за руку и крепко сжал ее.

— Мальчик мой, прекрати! Послушай меня. Ты был избран Всевышним. Твоя молитва была услышана. Ты стал свидетелем чего-то безмерного. Думаешь, Бог каждый день творит чудеса? Забудь эту женщину. Теперь у тебя есть миссия. Рассказать свою историю другим, как только что поведал ее мне. — И, охваченный внезапным волнением, он тряхнул Беппе за плечо. — Поедем со мной. Беппе съежился и, робея, спросил:

— Куда, падре?

— В Швейцарию. В Сент-Уайен, в странноприимный дом у перевала Сен-Бернар. Я познакомлю тебя со своим духовным начальством. Ты понимаешь, насколько твоя история может быть поучительна для молодежи? В обществе, которое утратило веру, ты — как маяк, сияющий во тьме. Чудеса для того и нужны, чтобы вернуть людям надежду.

Трекка высвободил руку:

— Отличная мысль. Мне надо только машину запереть. Я мигом.

Кристиано Дзена и Человек-падаль опустились на колени у кровати Рино. Дождь бесшумно стучался в двойные стекла окон. Время от времени входила медсестра и в полумраке, как привидение, проскальзывала по палате.

Рино, лежавший в том же положении, в котором Кристиано видел его в прошлый раз, казался не таким бледным, а синяки вокруг глаз превратились из фиолетовых в ярко-алые.

Четыресыра (у Кристиано язык не поворачивался называть его идиотским новым именем) сжимал Рино за руку:

— По-твоему, он может нас слышать?

Кристиано пожал плечами:

— Не думаю... Не знаю... Нет... — Он должен рассказать Четыресыра про лес. Про Рино и Фабиану. Четыресыра был единственный человек, кому он мог об этом поведать. Единственный, кто его поймет. Он собрался с духом.

— Послушай... Я должен тебе кое о чем рассказать... — Но он запнулся.

Четыресыра смотрел на Рино так пристально, словно общался с ним без слов, а потом, не оборачиваясь, сказал:

— Твой отец — большой человек.

— Почему? Четыресыра сжал губы.

— Потому что он меня спас.

— Когда?

Он принялся почесывать себе щеку.

— Все время спасал. С самого первого раза, когда мы познакомились в колледже. Меня затолкали в бочку и стали катать по двору. А он пришел и спас меня. Он даже не знал, кто я такой.

Кристиано на самом деле очень мало знал о школьных годах отца, когда они познакомились. Рино рассказал ему, что в ту пору у Четыресыра не было тиков и хромоты, он был только слегка чудаковатый.

— А потом он помог мне после того, как меня ударило током на реке... Когда меня выписали из больницы, я ходил на костылях. И он возил меня на машине. Однажды он привез меня на пустырь, где теперь склад запчастей "Опеля", отобрал костыли и сказал, что если я хочу вернуться домой, то должен шагать без них. И если у меня не получится идти, то я могу добираться ползком, его задолбало нянчиться со мной, я прекрасно могу ходить сам, а все проблемы — только в моей гнилой башке.

— И что?

— Потом он сел в машину и уехал, оставив меня одного.

— И что случилось?

— Я черт знает сколько провалялся на земле. Высоко надо мной тянулись линии высокого напряжения, я слышал гудение быстро бегущего тока. Если смотреть с земли, эти провода казались струнами гитары. Хорошо, у меня с собой была пара кексов в целлофановой упаковке. Я их съел. Потом, лежа на земле, я увидел, как из-за пшеничных колосьев выглядывает темная горбатая фигура. Это было чудовище. Оно не двигалось. Стояло на месте. И смотрело на меня. На нем был длинный-предлинный черный балахон, а лицо было как у ворона. С черным клювом и перьями вот здесь. — Он показал себе на плечи. — Он мне ничего не делал. Только сверлил своим недобрым взглядом. Рукава у него на одежде были длиннющие, до самой земли. Потом он приблизился, и из-под рукавов выглянули концы костылей, знаешь, с пластиковыми накладками, чтобы не поскользнуться. — Он сделал паузу и вздохнул. — Это была Смерть.

Кристиано в молчании выслушал всю историю, но на этом месте не удержался от вопроса:

— Это папа тебя так разыгрывал?

— Нет. Это была смерть. Она дожидалась, когда я умру. Но я закрыл глаза, а когда открыл их, ее больше не было. И тогда я встал и пошел. Я говорил своим ногам: "Шагайте! Шагайте!" — и они шагали. А потом передо мной вырос твой отец, куривший сигарету, опершись о капот "рено-5" Я обернулся: Смерти больше не было.

— Это ты заставил ее уйти, когда встал на ноги.

— Нет. Это был твой отец. Твой отец прогнал ее.

Кристиано взял Рино и Четыресыра за руки, уткнулся головой в простыню и заплакал.

Человек-падаль гладил по голове сотрясаемого рыданиями Кристиано и в ужасе неотрывно глядел в темный угол палаты.

Он рассказал не всю историю. Не смог. Смерть была там, с ними. Он видел ее. Она была в палате. Притаилась в правом углу. За тележками с мониторами. Сливалась с тенью, но это была она. Такая же, что и тогда в поле, тот же клюв и те же перья на плечах, те же длиннющие руки с металлическими костылями.

Человек-падаль застыл в ужасе. Во рту пересохло.

"Знаю, ты пришла за Рино. Пришла забрать его".

"И все это мне? Сент-Уайен, странноприимный дом, бернардинцы! — Беппе Трекка вел машину и говорил сам с собой громким голосом. — Послушать его, так я должен ехать в Швейцарию, забираться черт знает куда в горы, чтобы, как последний идиот, рассказывать по Иду и про кемпер. Вот это уж нет!"