Бодхи - Майя: Форс-минор

— Это было ровно год назад. Я вернулся во Францию, взял деньги и сначала подумал сменить обстановку и съездить в Латинскую Америку или в Австралию. Никак не мог решить — куда же поехать. Почему-то этот вопрос казался очень важным — наверное потому, что в путешествии по Индии я всегда видел в первую очередь поиск истины, а поехать куда угодно еще было для меня равносильно тому, чтобы отказаться от этого поиска в пользу банального получения впечатлений.

В конце концов мне приснился сон: очень старое, заброшенное здание, не ветхое, вполне крепкое, но изо всех его пор словно сочилась древность. Оно стояло недалеко от реки — метрах в тридцати. Широкие мраморные ступени шли от самой воды ко входу внутрь. Контуры здания были расплывчаты, и все же более всего он походил на древний шиваитский храм, — таких много на берегу Ганги или Индийского океана.

В этом сне я услышал очень странный звук, — низкий, густой, тягучий и мощный, он шел сначала изнутри здания, а потом словно изнутри меня, и что-то сопротивлялось во мне вопреки моему желанию, но я преодолел это сопротивление и отдался ему, и тогда звук заполнил меня — всего полностью, без остатка. Знаешь, что-то похожее можно почувствовать, если встать рядом с гигантским колоколом, когда он звучит… Этот звук звал меня, приглашал, тянул, струясь сверху вниз, превращая все тело в напряженный поток радости… Когда я проснулся, я плакал от того блаженного стремления, которое испытал, отдавшись этому звуку.

Удивительным образом после этого сна появилась абсолютная ясность, — мне совершенно определенно хотелось именно в Гималаи и никуда больше, причем немедленно. В тот же день я улетел в Непал.

Никаких определенных планов и сроков у меня не было, поэтому когда я прилетел в Катманду, для меня были открыты все маршруты. Да, Майя, в Непале — НАСТОЯЩИЕ Гималаи, обязательно поезжай туда, обязательно! Это не передать ни словами, ни фотографиями, ни киносъемкой, это нечто невероятное.

На следующее утро я улетел в Джомсом — маленький поселок между двумя восьмитысячниками — Аннапурной и Дхаулагири. Там потрясающе красиво, и можно свободно гулять по широким тропам. Мне хотелось полного одиночества, и в четыре утра я вышел из гэстхауза на дорогу к Верхнему Мустангу. Я думал, что просто прогуляюсь, потому что этот район закрыт для толп туристов, и пермит на вход стоит 700 долларов на человека, но на чек-посту никого не оказалось, и я решил не останавливаться.

Несколько дней я беспрепятственно блуждал туда-сюда, и в итоге остановился в небольшом поселке близ Ло-Мантанга. Без рюкзака я почувствовал себя гораздо свободнее и мог далеко уходить в горы, где не было ни одной живой души, и однажды за небольшим отрогом горного хребта я неожиданно обнаружил красивый тибетский монастырь. Было такое впечатление, что он парит над землей! Я сразу понял, что хочу дойти до него, и сначала мне показалось, что это займет всего лишь полчаса, но в итоге на подъем ушло часа три. Встретили меня приветливо, спокойными улыбками. Никогда не видел, чтобы тибетцы, а особенно монахи, демонстрировали любопытство, так что я так и не понял, — им и в самом деле не любопытно попялиться на иностранцев, или они просто не хотят смущать своим вниманием.

Знаками я объяснил, что прошу разрешения остаться. Они с неожиданной радостью согласились, дали мне комнату и еду. Я еще никогда не видел такого красивого места, которое бы мне понравилось ТАК сильно. Даже мелькнула мысль, что можно было бы здесь остаться надолго, на несколько лет, а может и на всю жизнь… Было еще темно, когда меня разбудил громкий шум — лошадиное ржание, резкие звуки тибетских гигантских горнов, приглушенный гул голосов. Сначала показалось, что это сон, настолько нереальны были эти звуки, они как будто вырвались то ли из далекого прошлого, то ли вообще из другого измерения… Когда я понял, что не сплю, то тут же вскочил и пошел на шум. Весь двор монастыря был заполнен тибетскими монахами, среди которых выделялся один человек, почему-то я сразу подумал, что это какой-нибудь верховный Лама. Он был высоким и выглядел крепким, но главное — у него был очень пронзительный, очень твердый и глубокий взгляд… Знаешь, Майя, твой взгляд похож на взгляд того Ламы — я сразу обратил на это внимание.

Вдруг я очень ясно понял, что если сейчас не подойду к нему, то возможно упущу свой единственный шанс найти самое важное. Я очень беспокоился, потому что не знал, можно ли вот так подойти к такому человеку, не выгонят ли меня за это… Но меня тянуло к нему как к магниту, и я пошел… Монахи вежливо расступались передо мной, и неожиданно я оказался прямо перед ним — прямо под его взглядом, от которого возникло такое ощущение, словно я стою на высокой горе, и меня насквозь продувает теплый ветер. Ощущение было с одной стороны неуютным, а с другой стороны очень пронзительным, наполненным. Я оказался в замешательстве, поскольку не знал — как себя вести, не знал, что сказать ему, и в то же время я хотел вчувствоваться в этот момент, — произошло что-то очень важное, но я еще не успел понять — что. Я подумал, что может так на меня повлияло необычное сочетание всего того, что окружало — мягко отрешенные лица тибетских монахов, резкие краски их одежд, приглушенные утренней темнотой, звуки — те же самые, что звучали тут еще тысячу лет назад. Лама едва улыбнулся, видя, что я замер, и неожиданно на сносном английском языке пригласил придти к нему сегодня в полдень.

…За час до полудня я уже носился по монастырю, вызывая заливистый смех мальчишек-монахов, пытаясь выспросить с помощью знаков — где тот важный Лама, который меня пригласил в гости.

Лама принял меня в небольшой комнатке на втором этаже гомпы. Монах, который меня привел, поклонился и вышел, мы остались один на один. Ламу звали Лобсанг, в ответ на мои расспросы он сказал лишь то, что является мастером тантрической медитации, что сейчас находится в длительном путешествии, что иногда подолгу бывает в монастырях в Дарамсале, Дарджилинге, Варанаси и на Шри Ланке, где встречается с другими монахами, проводит занятия, принимает экзамены. Отсюда и его неплохое знание английского языка, так как во всех этих местах полно иностранных туристов, и кроме того он знаком с несколькими монахами, которые приехали в Индию из Франции и Англии, приняли монашество и уже несколько лет живут здесь, полностью ассимилировавшись. В последние годы тибетские монахи, особенно в монастырях, расположенных в местах массового туризма, активно изучают английский, и в одном классе можно зачастую увидеть и старого монаха и маленького ученика, прилежно пытающихся осилить иностранный язык.

Я пытался рассказать Лобсангу — что привело меня в Индию, но все слова казались пустыми, да и как выразить то подспудное стремление, которое никогда не выходит ясно и определенно на поверхность сознания, а лишь бьет живым и чистым родником где-то глубоко внутри? Лобсанг просто и открыто смотрел мне в глаза, пока я говорил, и казалось, что этот взгляд проникает в меня, и мои слова ощущались все более и более неуместными, а тишина в промежутках между ними приобрела такое сокровенное звучание, что в конце концов я замолк на полуслове и замолчал.