Юрий Карлаш - Мир, который рядом

Выгружали нас в тупике на Курском вокзале. Толстый дядька в камуфляже и вязаной маске орал в мегафон инструкцию:

- Вас приветствует московский ОМОН. Вы должны беспрекословно, четко и без малейшего замешательства выполнять наши команды. Вы не имеете права ни на что. Передвижение строго на корточках, смотрим друг другу на пятки. Голову вверх не поднимать. В стороны не смотреть. Шаг в сторону от направления движения колонны будет признан попыткой к бегству. При попытке к бегству стреляем без предупреждения. Всем понятно?!

- Да.

- Встали! Сели! Встали! Сели! Пошли! Быстрей! Еще быстрей!

Я проклинал себя за то, что взял такой тяжелый сидор. Еле передвигаясь по сугробам, я хотел его выбросить. В первых рядах кто-то уже скинул с себя лишнюю ношу.

«Сколько же еще ползти? Ебаный в рот, за что эти мучения? Когда же автозак?»

В автозаке было не лучше. Нас набили туда, как селедок в бочку. Я висел, прижатый толпой, не касаясь ногами пола. Было ужасно душно. Кто-то попытался закурить. ОМОН въебал в нашу клетку баллон огнетушителя. Пиздец, все мокрое, руки-ноги затекли.

Ехали вечность. Я не помню точно, сколько, так как, наверное, терял сознание. Пришел в себя, когда выгружали на тюремном дворике. Та же процедура – пиздюлей и в вокзал.

Вокзал Капотни был больше похож на помойку: кругом валялись пластиковые бутылки, рваные газеты, тряпки какие-то, недогоревшие факела. Не было никаких стеллажей, и зеки сидели на своих баулах. Вот это Москва, бля! Вот это тюрьма!

На шмоне у меня отобрали нитки и ручки, разорвали половину шмотья – искали малявы, Разломали ботинки и вынули из них супинаторы Короче, полный разгром. После шмона сразу подняли в хату.

- Старшой, а как же баня? – решил поинтересоваться я.

- Какая, на хуй, баня?! Может, тебе еще бабу и водочки? Иди в хату! Ты че, в сказку попал? Нет, ты в Капотню попал. Так что пиздуй к тормозам.

- В какую хату идти?

- В какую хочешь.

Я подошел к хате №10 и встал возле тормозов. Мусор по очереди открывал камеры и закидывал туда вновь прибывших. Дошла очередь и до меня.

От увиденного я охуел. Войдя в хату, я наткнулся на толпу народа, стоящую возле тормозов. Думал, встречают так. Оказалось, что в хате нет места для всех, поэтому они тут тусуются. На мое появление никто даже не отреагировал.

- Привет, пацаны! Куда сидор кинуть?

- Под ноги кидай. Потом засунешь куда-нибудь, если место найдешь. Иди вон к ребятам, пообщайся, - мне указали вглубь хаты. По сравнению с прошлым моим жилищем эта камера была раза в четыре больше, но народу было битком. Я прошел через лежачие и сидячие тела арестантов, стараясь никого не задеть, туда, где отдыхали блатные.

- Откуда этап?

- С Серпухова.

- Ну как Серпухов поживает?

- Да ничего, держится. Я к вам судиться приехал по 105-ой. Сам из Подольска.

- Паша, тут земляк к тебе, - обратился один из братков к парню, который отдыхал на соседней шконке.

Парень сразу оживился и позвал меня к себе. Заварив чифира, он стал расспрашивать меня о Подольске. У нас с ним оказались общие знакомые. Вообще, он был рад увидеть человека со своего города, так как сидел уже второй год.

- Ну что, Юрок, ложись отдыхай пока, а потом посмотрим. Сидеть тебе, по ходу, долго придется, так как присяжных выбрать тяжело. Люди годами сидят. Если хочешь, можешь пока с пацанами на дорогу встать, чтобы время быстрей летело. А хочешь, просто отдохни. Смотри сам.

- Да я пока лучше отдохну децл, а потом видно будет.

- Ну и ладушки.

Мне, конечно, говорили, что московские тюрьмы переполнены, но чтоб настолько! Камера была рассчитана на 17 человек (судя по количеству шконок), а сидело в ней чуть больше ста арестантов. Спали здесь в три смены. Спали везде: на связаных между собой шконках, подобно нарам, на полу и даже под шконками. Здесь спать под шконкой стремным не считалось, так как других мест не было.

Проснувшись, я решил пробиться к умывальнику, что было не так-то просто. Пока я пробирался через лежбища, ко мне то и дело обращались: кто за куревом, кто за чаем. В хате была голь. Я выложил на общак хаты пару десятков пачек сигарет и пачек пять чая. Сразу забурлили кипятильники, и на лицах узников появились улыбки.

Уже за чифиром стали знакомиться. Конечно, было видно, что многих привлекает только мой сидор. Поэтому на предложения «семейничать» я положительных ответов пока не давал.

Вообще, выбор семейника или хлебника дело очень серьезное. С этим никогда не надо торопиться. Многие предлагают тебе так называемую дружбу только из-за того, что с тебя можно что-то поиметь. Короче, из-за кишки своей ненасытной. А семейник для человека в неволе что брат. За него во всем с тебя спрос, по нему тебе и цена. Запорол семейник косяк, пятно ляжет и на тебя. Поэтому людям, заехавшим в первый раз, лучше присмотреться побольше. И уж если заводить с кем-то отношения, то лучше с человеком бывалым в этих местах, так как он в любой ситуации подскажет, как быть.

На Пашу-земляка я пока не стал делать упор. Было видно, что мы с ним люди разные. Да и землячество, как таковое, на тюрьме не особо приветствуется. Так что первое время я жил одиночкой.

После недельного пребывания на новом месте меня подозвал к себе Юрка «Малыш». Это был арестант с огромным стажем, по нему было видно, что тюрьма для него – дом родной. По тому, что он занимал одиночную шконку, было ясно, что он человек авторитетный. Пробыв всего ничего в хате, я неоднократно наблюдал, как к нему за советом обращались блатные.

- Это ты Юрок Подольский?

- Да…

- Говорят, ты картинки ловко рисуешь? Мне бы портаки подновить надо, а то на этап скоро.

- Да я не очень-то умею, практика небольшая, - стал отнекиваться я.

- Да получится, не боись.

- Ну… Я даже не знаю… Надо ведь машинку сделать, приготовлений всяких много…

- Слышь, я че, похож на лоха? Или ты лепила [19] Лепила - врач , что лечить меня надумал? Все уже давно готово, только за мастером дело стояло. А за тебя братки сказали, что пиздюк ты смышленый. Так что не артачься, лучше давай подумаем, чем мне эту деваху зарисовать, - Малыш мне показал наколотую девчонку в фашистской фуражке. – Может, бабусю с косой заебеним?

- Да можно попробовать.

- Ну и ништяк. Тогда завтра начнем.

Пока я делал Малышу наколку, он разъяснял мне все тонкости суда присяжных, дал мне несколько уголовно-процессуальных книг, сказал, что надо учить.

- Понимаешь, пацан, ты дело свое на зубок должен знать, как таблицу умножения, все листы, все показания, взвесь все за и все против. Найди слабое место и дави на него, откусывайся, цепляй зубами и не отпускай, рви до последнего. От этого судьба твоя зависит, пацан. Если осудят тебя, то считай – пропал.