Юрий Карлаш - Мир, который рядом

- Да.

- Ладно. Тогда будем прощаться, мне ты больше не понадобишься. Дело твое я отправляю в Московский облсуд. Кстати, к тебе тут мама твоего приятеля пришла. Хочешь с ней пообщаться? Позвать ее?

- Да пусть заходит.

В кабинет зашла мама Павла:

- Юра, здравствуй, мы все переживаем за тебя, мы знаем, что это не ты, - затараторила она, - Паша волнуется, привет передает.

- А где он сам-то? Что, не мог прийти?

- Ну, ты понимаешь, следствие ведь? Зачем ему светиться? Достаточно, что ты уже попался. А вдруг и его привлекут? Потом. Вот решится все, и увидитесь. Я вот тебе продуктов собрала. Вот. Ты кушай хорошо. Мы в душе с тобой. Не болей и не скучай. Ладно, я побегу, мне на работу пора. До свидания.

- Пока.

«Да на хуй мне нужен твой Паша? На хуй они, вообще, все нужны? Пидорасы!»

- Ну ладно, Юрий. С делом ты ознакомился, скоро тебя переведут в Москву. Удачи.

На этом и разошлись.

Вернувшись в хату, я заметил, что пацаны чего-то недоговаривают и ухмыляются, глядя в мою сторону.

- Ну и че вы угораете? Я что, тапки задом наперед одел? Или глушаки [18] Глушаки - трусы поверх штанов? Че ржете-то?

- Да ладно, не кипишуй ты, Юрок. Письма тебе пришли. Вот и ждем представления.

В хате у нас была своя маленькая семейная традиция – каждый, кому приходили письма, должен был изобразить какое-нибудь подобие танца. Магнитофона у нас не было, так что роль аккомпанемента играл старенький, давно отживший свой век, черно-белый «Рекорд», на котором, если постараться, можно было поймать радиостанцию города Серпухова. Дождаться какой-либо композиции было трудно, но иногда мелодии все-таки звучали. Когда приносили письма, их забирал Федор, а после танца отдавал. На мою долю выпала популярная в то время песенка лесбийской группы Тату «Я сошла с ума», под которую мне пришлось исполнить замысловатый крэйзи-дэнс. Данный спектакль вызвал бурю оваций среди братков. Так как на мое имя пришло два письма, крэйзи-дэнс пришлось повторить, но уже под «Freestyler» Bomfunk MC’s. Закончив это безобразие, я начал жадно вчитываться в строчки. Письма были от моих друзей из Печоры. Печора. Как я соскучился по этому городу. Городу, в котором прожил 18 лет. Где остались все мои близкие, друзья и просто хорошие приятели.

Первое письмо ошарашило меня новостью о том, что у меня умер кореш. Звали его Серега Канев. Пацаны писали, что Серега передознулся героином, и его не успели спасти. Мне отчаянно не хотелось верить в прочитанное. Казалось, что еще совсем недавно я гулял у него на свадьбе.

Познакомились мы с ним на одном из наших квартирных концертов. Мне он представился Лысым. Он был поклонником всего того, что было связано с фашистской Германией и Адольфом Гитлером. Дома у него лежали немецкие каски времен Второй мировой войны, куча газетных вырезок, но особую ценность представляли две немецких почтовых марки с изображением фюрера. Из музыки он предпочитал группы Аукцион и Звуки Му., а любимым алкогольным напитком был спирт Роял, очень популярный в то время среди пьющего населения нашей великой Родины. Лысый быстро влился в нашу тусовку.

Сереге нравилось творчество нашей группы. Он даже написал нам пару песенок. У нас в компании он и встретил свою будущую жену. Сыграли свадьбу. У них родилась дочь Кристина. Лысый работал, неплохо получал. Помнится, как в последнее время он заинтересовался наркотой. Я не думал, что все окажется настолько серьезно. Он, как и все мы, курил травку и иногда баловался барбитурой, не больше. И вот я получаю весть о его смерти. Я не могу себе представить, что его больше нет. Был человек, и не стало. Как-то не укладывается в сознании. Уже второй мой приятель уходит из жизни. А ведь мы еще совсем молодые. Только жить начинаем.

Первым был Лелик. Молодой жизнерадостный парень, бас-гитарист популярной в то время в узких кругах группы Метро. Я никогда не видел Лелика серьезным. Постоянно на приколах, он вносил свет в нашу неформальную жизнь. Правда, пил много. Вообще, на севере практически вся молодежь бухает. А чем еще заниматься? Производства нет, заводы стоят, денег не платят. Устроиться куда-либо невозможно. А на водку почему-то бабки находятся всегда. Вот и пьет молодежь от безысходности. Так и мы играли грязный панк в знак протеста обществу и жрали водяру. Лелика посетила белая горячка. После очередного продолжительного запоя он вдруг резко надумал бросить пить. Выдержал без алкоголя четыре дня, а вночь на пятый день трезвой жизни вздернулся в ванной комнате. Его отец, дядя Саша, проснувшись утром, пошел умываться и наткнулся на свисающее с потолка уже остывшее тело своего сына. Хоронили всей рок-тусовкой города. Устроили концерт памяти. И опять бухали и творили музыку. А теперь ушел Лысый. Бедная Наташка, у них ведь маленькая дочь. Хочется помочь, а нечем. Ну чем я помогу, сидя в тюрьме? Словами соболезнования? Да на хер эти слова нужны! Человека нет, а словами горю не поможешь. Остается только чифирнуть за упокой души Серегиной. Вот ведь какая блядская штука жизнь.

Отправитель второго письма был мне незнаком. Писала девушка. Рассказывала про то, что к ней в руки попала кассета с записью нашей группы. Она задалась целью лично познакомиться с вокалистом. И узнав о том, что я сижу, решила пообщаться заочно. Звали ее Марина, ей было 14 лет. Она предлагала мне свою дружбу и была сильно недовольна тем, что человек, который должен петь, сидит в тюрьме. Дальше, как обычно, шли строчки типа «все образуется, ведь ты хороший, тебя отпустят» и так далее.

Наивные вы все-таки люди. Кто ж меня отпустит? Но все равно приятно, когда тебе пишут, переживают, пытаются хоть как-то поддержать. Письмо для зека, что хлеб. Без них душа черствеет, опустошается. Каждый раз, засыпая, надеешься, что завтра получишь весточку от кого-нибудь. И сильно обламываешься, когда писем для тебя нет. Как мало, оказывается, надо для счастья. Всего-то какой-то исписанный листок со словами поддержки. Ты получаешь его и радуешься тому, что тебя не забыли. Тебя помнят, любят, ждут, а значит, и жизнь продолжается.

- Соломин! – в кормушке показалась рожа дубака.

- Ну, я.

- На, получи, распишись.

- А че это такое?

- Расписывайся давай, потом почитаешь, - кормушка с грохотом захлопнулась. Я держал в руках несколько листов скрепленных между собой.

- Че, Юрок, объебон принесли? Дашь приколоться? – около меня уже крутился Стас, пытаясь взять у меня бумаги.

- Да подожди ты! Че это за хуйня?

- Это объебон, Юрок. Обвинительное заключение, значит. Ты ведь с делом ознакомился? Ну вот, а это делюга твоя вкратце изложена и обвинение. Короче, за то, что тут написано, тебя и судить будут.

- Ничего нового я в этом объебоне не нашел, то же самое, что и в деле. Только слеплено все более слажено, расписано по пунктикам, прямо детектив какой-то. Если бы кто другой почитал, точно бы поверил.