Юрий Карлаш - Мир, который рядом

- Ладно, не гони, - решил я успокоить Андрюху, - посмотрим, как дальше пойдет.

- Я не знаю, Юрок, как пойдет дальше, но если этот дурачек так и будет свою палку гнуть, то я сам к хозяину пойду. А если папа тоже скажет петь Валерию, то лучше тогда на промзоне работать.

Следующий сценарий мы написали, проигнорировав пожелания Еремы, согласовав его с мусорами воспитательного отдела. Узнав об этом, босс был вне себя от бешенства. И против нас началась война. Для начала Ерема подписал у начальника график распития чая и перекуров. Потом утвердил график работы в клубе, который запрещал нам с Андреем приходить в клуб в нерабочее время. Эти изменения начали негативно отражаться на нашей работе, так как мы просто-напросто перестали справляться с планом работы. Третьей «муткой» Еремы была жалоба на Андрея, что тот плохо работает и не успевает вовремя. За это Андрюху отвели в режимный отдел и отпиздили. С каждым днем нам все меньше хотелось идти на работу. Вскоре Ерема нанес свой окончательный удар.

Оказывается, все это время он собирал на нас компромат с помощью козлов, сук и других заряженных для этой цели зеков. Он обо всем, что мы делаем в клубе и в бараке.

Как-то заехал в барак парнишка из Москвы. Познакомились, он оказался неплохим человеком. Вовка, так звали нашего нового приятеля, неплохо играл на гитаре и мы решили подтянуть его к себе. Разговорившись, я узнал, что Вован на воле поддерживал НС-движение и играл в группе правого толка [31] НС – Национал-Социализм, правый толк – имеется ввиду ультраправое (скинхед) течение молодежи. Группы правого толка играют в стиле R.A.C. (Rock Against Comunism - Рок Против Коммунизма) и "Oi!". "Oi!" - значит "Эй!", это была форма приветствия, распространенная среди английского рабочего класса в конце 60-х, это слово стало названием музыкального стиля, представляющего белый рабочий класс. Также есть новая разновидность музыки, появившаяся в 90-х и названная "Hatecore". , что в свою очередь очень меня порадовало.

И вот сидим мы как-то вечером в локалке: я, Мишаня, Андрюха и Вован. Курим, разговариваем о музыке, спорим о том, о сем. В этом момент из барака выходит наш таджик бригадир и зовет Вовку убирать дальняк.

- Остынь, Саид, - говорю я ему, - парень только что заехал, не трогай его.

- Да, успокойся, пока мы тебя не успокоили, - поддержал Андрей, - есть график дежурства, поэтому есть люди для уборки, иди гуляй, короче.

- Карашо, карашо, - озверел бугор, - я найду людей, но вы пожалеете об этом.

- Ладно, пиздуй отсюда, - не выдержал я, - не буди зверя, Саид.

Саид помнил, как я однажды я прижал его на продоле и чуть не задушил, поэтому спорить не стал. А на утро мы узнали о том, что нас раскидали по баркам. Оказывается, Ерема написал на нас бумагу, в которой говорилось о том, что в нашем бараке есть компания, которая наворачивает свои правила. Что якобы мы не соблюдаем режим, наезжаем на бригадиров. В клубе заставляем всех плясать под нашу дудку, не давая коллективу проявлять инициативу, не слушаем председателя СКК. Этой компанией были мы вчетвером. По приказу хозяина меня и Мишаню перевели в другие отряды: меня в первый, его во второй. Андрей с Володькой остались на прежнем месте, только Андрюха был переведен работать на свинарник. Это был удар ниже пояса.

Так как меня постоянно видели в клубе, сидящим за синтезатором, менты решили заменить мною Андрея. Все мои отмазки, что я не умею ничего, кроме барабанов, никого не переубедили. Я встал перед выбором: или на свинарник к Андрюхе, или осваивать новый инструмент. Почему я выбрал второе? Во-первых, свинарник – это самоубийство, а во-вторых, все настолько привыкли играть под фанеру, что практически разучились играть сами. И если прекратить писать фонограммы, то мусорам станет известно о том, что коллектив у нас никакой и вживую они играть не умеют. А это значило, что около сорока человек попадут за это под жесткий пресс и угреются на промку. Вот и выбирай: солидарность с Андреем или спасение нескольких десятков зеков. Поэтому я стал осваивать инструмент с помощью Вована, который, в отличие от меня, знал ноты и неплохо разбирался в гармонии.

Теперь участь «бодаться» с Еремой выпала мне, так как, сев за синтезатор, я автоматически стал художественным руководителем. Близился август, и, зная любовь нового босса к русскому року, я предложил ему сделать концерт памяти В. Цоя, годовщина смерти которого приходилась на 15 число.

- Отличное предложение, Юра. Просто замечательно, у меня ведь все диски есть.

Так я нашел слабое место Еремы. А почему не Цой? Ведь все эти шансоны уже так всех достали, а после нашего концерта с Ивановым ничего путевого в зоне не игралось.

Но я недолго радовался своему предложению. Ерема сходил к хозяину, получил одобрение на концерт. Только решением начальника песни группы «КИНО» должны были исполнить все коллективы. Мы, конечно, подготовили этот концерт, только вместо программы памяти В.Цоя у нас получилось нечто угарно-развлекательное. Только представьте, как на сцену выползает весь ансамбль народных инструментов с балалайками и гармошками и поет «Восьмиклассницу»! А духовой оркестр, исполняющий «Группу Крови», представили?! Акробаты под композицию «Муравейник» кувыркаются и делают всякие сальто. Короче, «полый аншлаг». Зона давно так не угорала. Это было что-то, покруче любого КВНа.

Помимо клуба, я все также читал радиогазету, ежедневно приходя на пульт ОД.

И вот в один прекрасный день пультовик сказал мне, чтобы я шел в штаб.

- А что я там забыл-то?

- Да говорят, что адвокат к тебе приехал.

- Какой нахер адвокат, - удивился я, - у меня их никогда не было.

- Не знаю, сказали, Соломина к адвокату. Значит иди.

Придя в штаб, я зашел в приемную. Это была небольшая комната, в которой сидел начальник моего отряда и незнакомый мне мужчина.

- Вызывали?

- Да, заходи, Соломин, - пригласил меня отрядник, - вот познакомься, адвокат к тебе.

- Здравствуйте.

- Да ты присаживайся, не стесняйся, - мужчина показал жестом на стул, - меня зовут Андрей Николаевич, я приехал ходатайствовать о твоем условно-досрочном освобождении.

- С чего это мне такая честь? – удивился я.

- Эдуард Вениаминович за тебя волнуется, просил помочь.

Тут до меня дошло. Лимонов, после освобождения периодически писал мне письма, даже присылал посылки несколько раз, но о том, что он замутит мне УДО, я никогда не думал. Да, он писал в письмах, что пытается решить вопрос в отношении меня, но, зная его занятость и правила колонии, я не верил в то, что что-то получится.

- Понятно, - поддержал я разговор, - огромное спасибо ему передавайте за заботу.

- В общем так, Юрий, по закону тебе можно претендовать на досрочное освобождение, что мы и будем делать. Обещать я, конечно, ничего не буду, но то, что в моих силах, организую. Теперь мне надо знать о тебе все.