Ричард Йейтс - Пасхальный парад

— Жестокий, — повторила она, вся дрожа. — Жестокий и ограниченный. Он убил мою сестру. Он убивал ее на протяжении двадцати пяти лет своей жестокостью, ограниченностью и равнодушием.

— Ну всё, тетя Эмми, прекратите. Мой отец делал все, что от него зависело. Большинство людей делают все, что от них зависит. И если происходит что-то ужасное, как правило, в этом нет ничьей вины.

— Что ты несешь? Тебя этому научили в семинарии вместе с тем, как подставлять другую щеку?

Он притормозил и включил поворотный сигнал, и тут она увидела бетонную подъездную дорожку, аккуратную лужайку и двухэтажный домик, какой она себе и представляла. Они приехали. Гараж, где он поставил машину, имел более опрятный вид, чем большинство гаражей, которые ей довелось видеть.

У стены стояли два велосипеда, один из них с мягким детским сиденьицем позади взрослого.

— Так вы катаетесь на велосипедах! — крикнула Эмили ему поверх крыши. Из машины, все еще дрожа, она вылезла быстро, прихватив свой чемоданчик с заднего сиденья, и, поскольку рвавшуюся из нее ярость следовало подкрепить соответствующим громким звуком, она изо всех сил хлопнула дверцей. — Вот вы чем занимаетесь! Чудное, должно быть, зрелище: по воскресеньям вы катите на велосипедах вместе с маленькой, как там бишь ее, такие загорелые и длинноногие, в сексапильных шортах, вырезанных из джинсов, — на зависть всему Нью-Гэмпширу…

Она обогнула машину сзади, ожидая, что он двинется ей навстречу, но он стоял неподвижно, глядя на нее и беспомощно моргая.

— А потом вы возвращаетесь домой и принимаете душ — вместе, я угадала? — а потом идете на кухню и готовите коктейли, пощипывая друг друга за зад, а потом вы ужинаете и, уложив ребенка в кровать, ведете разговоры о Христе, о воскресении и тому подобном, ну а потом приходит черед главного события дня, да? Вы уединяетесь в спальне и, плотно закрыв дверь, помогаете друг другу раздеться и, о господи, при этом воркуете про ваши сбывшиеся мечты…

— Тетя Эмми, это уже перебор.

Перебор. Тяжело дыша, стиснув зубы, она бросилась со своим чемоданчиком по дорожке в сторону проезжей части. Она не понимала, куда идет, и отдавала себе отчет в том, что она смешна, но ничего другого не оставалось.

В конце дорожки она остановилась и так стояла не оборачиваясь. Вскоре она услышала позвякивание то ли мелочи в кармане, то ли ключей и скрип резиновых подошв. Он шел за ней. Тут она обернулась:

— Я перед тобой виновата… ужасно виновата. Он казался очень смущенным.

— Не стоит извиняться. — Он взял у нее чемоданчик. — Вы, наверно, сильно устали, вам надо отдохнуть.

Сейчас он глядел на нее отстраненным, оценивающим взглядом, скорее как проницательный психиатр, чем священник.

— Да, я устала, — сказала она. — И знаешь, что забавно? Мне почти пятьдесят лет, и за свою долгую жизнь я так ничего и не поняла.

— Хорошо, — тихо сказал он. — Хорошо, тетя Эмми. А теперь, может, мы пройдем в дом и вы познакомитесь с моей семьей?