Ясуси Иноуэ - Три новеллы

Меня разбудил душераздирающий крик. Наверно, кричала ночная птица. Я открыл глаза и прислушался. Вокруг царила тишина. Только я стал засыпать, как снова послышался крик. Мне показалось, что он доносится с галереи, расположенной под моей комнатой. Я встал, зажег фонарик, вышел на веранду и слегка отодвинул перегородку, отделявшую ее от озера. Снаружи царила непроглядная тьма. Свет от фонаря пробил в ней узкую дорожку, которая достигала края дома, и в этой световой дорожке кружились мелкие снежинки. Я перегнулся через перила веранды и посмотрел вниз. В тот же момент раздался крик еще более громкий, и из-под веранды, вплотную примыкавшей к берегу, метнулась тень, послышалось громкое хлопанье крыльев, и большая птица, чуть не задев меня, исчезла во тьме. Я не успел ее разглядеть, но мощные взмахи ее крыльев словно ударили по моему сердцу и позвали его за собой в крутящуюся снежную мглу. Я отшатнулся и долго еще стоял, не в силах шевельнуться. И такую мощь, такую жажду жизни ощутил я в этой ночной птице, что от меня в тот же миг отлетел дух смерти. На следующий день, невзирая на метель, я покинул эти места и пешком отправился в Киото, так и не решившись расстаться с жизнью.

Во второй раз я побывал в Катаде осенью тысяча девятьсот двадцать шестого года. Мой приезд был связан с трагическим случаем, постигшим моего сына Кэйсукэ. В тот год меня назначили руководителем кафедры в университете К. Значит, я приехал в Катаду, когда мне исполнилось пятьдесят пять. Последующие пять лет вплоть до шестидесяти, когда я вышел в отставку по возрасту, были для меня наиболее тяжелыми: самоубийство Кэйсукэ, кончина жены Мисы, женитьба Хироюки и замужество Ацуко — честно говоря, ни то, ни другое не доставило мне радости, наконец, уход к левакам Садамицу… Да и моя работа не приносила мне тогда удовлетворения. Я пребывал в постоянном раздражении, поскольку начальство всячески помыкало мною и я был лишен возможности продолжать свою собственную научную работу.

Поступок Кэйсукэ явился для меня полнейшей неожиданностью. Однажды нас вызвали в университет, где учился Кэйсукэ. Пошла Миса. Ей сообщили, что сын исключен из университета за связь с женщиной. Когда Миса рассказала мне об этом, я не поверил своим ушам. Кэйсукэ с детства отличался безвольным характером, учился ниже среднего, поэтому его и пристроили во второразрядный частный университет. В то же время он, в отличие от большинства детей, вел себя примерно, был честен и порядочен. Так, по крайней мере, думал я. И вот этот мальчишка обрюхатил восемнадцатилетнюю служанку — должно быть, публичную девку. Ума не приложу, как он мог совершить такой безрассудный поступок!

Но случилось самое худшее, то, чего я больше всего опасался. Просматривая вечерний выпуск газеты, я обнаружил статью под заголовком «Амурные похождения студента» или что-то в этом роде, в которой подробно излагалась любовная интрижка Кэйсукэ. Мало того. В статье был прозрачный намек на то, что отец Кэйсукэ — правда, имя стояло другое, но всякому было понятно, о ком идет речь, — занимает ответственный пост в неком университете и известен в педагогических кругах. По моему авторитету был нанесен сокрушительный удар. С этим я мог бы еще примириться — никогда не считал себя педагогом, а всегда — ученым. Но мог ли я как отец простить Кэйсукэ то, в какое ужасное положение он поставил меня своим постыдным поведением.

В тот вечер я заперся у себя в кабинете и никуда не выходил. Кэйсукэ вернулся поздно. О его приходе я узнал по ласковому голосу Мисы. Я прислушался и по звуку передвигаемой посуды понял, что жена потчует его ужином.

Я вышел из кабинета, прошел по коридору к столовой и раздвинул фусума. [19] Фусума — раздвижные перегородки в японском доме. Кэйсукэ как ни в чем не бывало сидел, скрестив ноги, на циновке в расстегнутой студенческой куртке и ел рис. Меня взбесил его самодовольный вид, и я закричал:

— Вон! Таким негодяям не место в моем доме!

Кэйсукэ побледнел и виновато опустил глаза.

— Вон из моего дома! — повторил я.

Кэйсукэ молча встал с циновки, вышел в коридор и поднялся на второй этаж в свою комнату.

Я не верил, что этот безвольный мальчишка на самом деле уйдет из дома. Но когда спустя некоторое время Миса зашла в его комнату, Кэйсукэ там уже не было.

На следующий день у Мисы начались боли в сердце и она почти не притронулась к еде. Меня же отсутствие Кэйсукэ нисколько не тревожило: я был уверен, что этот лишенный собственного достоинства бывший студент обязательно вернется с повинной.

Каким-то путем Миса дозналась, что служанка, которую обрюхатил Кэйсукэ, не по годам опытная женщина и еще до Кэйсукэ от кого-то заимела ребенка. Кэйсукэ же находится у нее под каблуком. Мне было все равно, кто из них кого обманул. Важен был плачевный результат.

Как я и предполагал, Кэйсукэ долго выдержать не смог: на третий день после его ухода раздался телефонный звонок. Я случайно оказался в соседней комнате, где искал старый медицинский журнал. К телефону подошел Хироюки. Последовавший затем приглушенный разговор показался мне странным. Когда я вышел из комнаты, Хироюки о чем-то шептался с Мисой. «Звонил Кэйсукэ?» — спросил я. Хироюки вначале замялся, потом утвердительно кивнул головой. Видимо, он и Миса хотели утаить от меня правду. Но я все же заставил Хироюки признаться, и он рассказал, что Кэйсукэ с этой женщиной находятся в Сакамото, поселились в отеле на берегу озера, и Кэйсукэ просил привезти ему денег.

На следующий день, несмотря на уговоры Мисы, я отправился на машине в Сакамото. Войдя в отель, я попросил швейцара вызвать Кэйсукэ. Вскоре послышалось шарканье домашних туфель, и по лестнице стала спускаться коротко стриженная молодая женщина в кимоно, подпоясанном мужским красным поясом. Она уже достигла середины лестницы, когда поглядела вниз и наши взгляды встретились. Тут она мгновенно повернулась и с проворностью белки помчалась наверх. Трудно было поверить, что она беременна.

Через несколько минут появился Кэйсукэ. Мы сели в холле по разные стороны стола. Я вынул из кармана пачку денег, протянул их через стол и сказал:

— Сегодня же возвращайся домой. Будешь сидеть взаперти. С этой женщиной ты больше встречаться не должен. Миса с ней повидается и все уладит.

— Но, — попытался вставить слово Кэйсукэ.

— Ты немедленно должен вернуться домой, — повторил я.

— Разрешите мне подумать до завтра, — попросил сын.

Меня буквально затрясло от негодования, но я сдержался.

На нас стали обращать внимание какие-то нарядные мужчины и женщины, суетившиеся в холле: видимо, в отеле шли приготовления к свадьбе.

— Выбирай: либо эта ничтожная женщина, либо твой отец.