Ирина Маленко - Совьетика

– Думаю, что лучше будет пойти нам обоим- тебе ведь тоже надо познакомиться с ним. Кстати, Тырунеш сказала, что это с ним надо будет договариваться, когда нам будет можно в следующий раз в отпуск. Ты до сих пор еще отпуск не брал – не тянет домой?

Ойшин помрачнел.

– Не тянет, – сказал он почти сквозь зубы. – Я не устал, не хочу отдыхать. Ты лучше ешь, а то остынет.

Я очень не люблю вареную капусту. Картошка-пюре- это вкусно, но вот такая, перемешанная с этой зеленой массой… Я зажмурилась , густо полила ее луковым соусом и взяла на вилку маленький кусочек.

– Слушай, какая вкуснятина!- изобразила я на лице удивление. Ведь человек все-таки старался.

Ойшин просиял.

– Я же тебе говорил, что оближешь пальчики!

Он немного помялся:

– Слушай…может быть, научишь меня, как готовить этот ваш… как его?…такой красный суп…?

– Борщ? – пришел мой черед удивляться, – С удовольствием! Я бы уже давно тебя научила, только ведь вы же, северные ирландцы, боитесь даже попробовать то, чего не знаете с детства…

– Ну вот, а теперь я больше не боюсь. Дозрел наконец, можешь сказать. Наверно, я должен сказать тебе спасибо…Если бы я не оказался здесь, то так и не знал бы, что в жизни бывает столько всего разного.

– Ну вот, видишь, я давно говорила тебе…

Тут я вспомнила, что лучше не вспоминать то, что было давно, и что я ему тогда говорила. Хотя Ойшин явно перестал паниковать при воспоминаниях о прошлом.

– Слушай, давай с завтрашнего дня готовить с тобой не отдельно, а по очереди: день – ты, день – я? – предложил он.

– Предлагаешь вести совместное хозяйство? – пошутила я.

– А почему бы и нет? Знаешь, сколько можно будет сэкономить на газе и на воде?

– Ладно, давай экономить, Матроскин…. Это кот у нас был в мультфильме такой, тоже все любил экономить. Только если к нам кто-нибудь зайдет на ужин и увидит, что мы готовим ирландские и русские блюда, плакала наша конспирация. Ты об этом подумал? Хотя я могу и что-нибудь эфиопское приготовить. Или… – я хотела сказать «корейское», но не стала. Таких чистых вещей лучше не касаться в тривиальном разговоре.

– А мы никого не будем пускать к нам на ужин, – сказал Ойшин каким-то странным, как мне показалось, голосом. – Будем вывешивать на дверях табличку «Please do not disturb». Как в отеле.

– Хорошо, давай попробуем, – засмеялась я. Почему-то мне стало не по себе, хотя ничего такого Ойшин не сказал. Какое-то внутреннее чувство подсказывало мне, что разговор лучше повернуть в другое русло. И я начала отчаянно нахваливать приготовленную им печенку, которая и впрямь удалась на славу – я и не заметила, как съела свою порцию.

– Добавки нельзя? Go raibh maith agat! – сказала я, вытирая тарелку начисто куском хлеба.

– Ты еще не забыла ирландский?

–

– Такое не забывается, товарищ командир! Так странно, – сказала я Ойшину, – Вот мы сидим здесь… Ты – вроде бы ирландский националист, а я – интенационалист по своей сути, с детства. Мне просто не приходилось быть националистом, потому что когда я жила в СССР, мою нацию никто не угнетал. И тем не менее у нас с тобой – общий фронт, общая борьба… Ты никогда об этом не задумывался?

– Ирландские националисты- тоже интернационалисты. Хотя и не все, конечно. Мы всегда поддерживали басков, палестинцев, АНК в ЮАР, Кубу… – отозвался Ойшин.

– Да, знаю. Просто я как-то недавно читала определение интернационализма и национализма в одной современной интернет-энциклопедии – и меня поразила его односторонность. По мнению того, кто эти статьи писал, националисты и интернационалисты – диаметральная друг другу противоположность и по логике вещей, они обязаны друг друга ненавидеть. Но ведь национализм национализму рознь. И интернационализм и космополитизм – вещи совершенно разные. Как можно все это свалить в одну кучу? Такое ощущение, что эти люди просто не читали совершенно элементарных вещей – извини, я имею в виду, элементарных для нас, дома. Ленина, например. О национализме угнетенных наций и о шовинизме наций больших. Да, они думают, что Ленин им теперь не указка, и именно поэтому у них в головах такая невероятная каша. Каша из эмоций и справедливых по своей сути во многом обид – которые они выплескивают не на подлинных виновников своих обид, а на тех, кто слабее. Так оно, конечно, проще. Проще набить физиономию таджикскому гастарбайдеру – тем более раз в газетах пишут какие они все насильники и наркоторговцы. Или пырнуть ножом якутского шахматиста – и уж тем более спеть «Убили негра»!-, чем выдворить пинками из страны какого-нибудь холеного западного менеджера, конфисковав награбленное им в нашей стране и засадить в кутузку своего «нового русского» хозяина- верного холопа последнего.

Ойшин задумался, переваривая сказанное – ведь о наших российских реалиях он знал не так много. Я тоже задумалась, вспоминая пережитое.

…Я всегда так яро выступала против национализма своего народа – того национализма, который Ленин именовал шовинизмом, – именно потому, что каждый должен начинать изживать все реакционное с того, что ему близко, с того, c чем он лучше знаком, и именно для того, чтобы народ твой стал лучше. Это не значит, что я не видела национализма других народов или что мне в нем все было по душе. Национализм малых народов я пыталась понять – правда, не всегда могла это сделать. Например, когда в Алма-Ате прошли беспорядки из-за назначения Первым секретарем ЦК компартии Казахстана Колбина, я искренне недоумевала – только из-за национальности? Да мне плевать какой национальности человек встал бы во главе СССР – казах, грузин, хоть чукча!- лишь бы он был умным и настоящим советским человеком. И так же я считаю и по сей день.

Но вернемся ближе к дому. Как я уже сказала, в то время народ мой не был угнетаемым ни с одной стороны, и шовинизм окружающих, с которым мне доводилось сталкиваться, не имел никакого себе оправдания. Мне казалось не просто некрасивым, когда так ведет себя большой по численности народ – это было недостойно его исторических свершений. Вспомните, как вели себя мои не просто советские – мои русские соотечественники, когда видели на улице нас с Саидом вместе.

Национализм угнетенных наций – таких, как ирландцы – да, он местами местечков, да, он во многом ограничен, но он несет в себе сильный позитивный заряд. Вдохновленные этой силой люди способны на чудеса, на подвиги. А в том национализме, с которым мы с Саидом столкнулись в Москве середины 80-х, не было напрочь ничего прогрессивного, он был омерзителен. С национализмом такого толка – вульгарно-агрессивным – в рядах тех же ирландских республиканцев я никогда не сталкивалась. В рядах их угнетателей – да. Как же могли наши советские люди опуститься до того, чтобы уподобиться чванливым и плохо образованным британским юнионистам? Чем среднему советскому человеку мешал редкий в то время даже в столице африканский студент – за обучение которого тем более платила его собственная страна? Продуктом чего был такой расизм? Животным на уровне подсознания – «не ходите по моему протуару» и «не замай девок из моей деревни»? Или продуктом переведенных старинных империалистических книжек с расистским подтекстом, вроде «Робинзона Крузо», которые наш советский читатель проглатывал не задумываясь как приключенческие – воспринимая их как есть, вне их исторического контекста? В любом случае, уже тогда я решила как Карлсон который живет на крыше – «если я увижу какую-нибудь несправедливость, то тут же как ястреб кинусь на нее»! Не позволю своему народу вести себя недостойно своего высокого звания – новой исторической общности людей. И зная мой воинственный, несмотря на тихую внешность, нрав, однокурсники меня не трогали – что бы они там ни думали про себя. Добро должно быть с кулаками – замечательные слова.