Айрис Мердок - Бегство от волшебника

— Выходит, именно акционеры решают судьбу журнала? — тут же спросил Блик.

— Ничего они не решают, — возразил Хантер. — Потому что давным-давно позабыли о самом существовании «Артемиды». В течение долгих лет акции ничего не стоили. В положенный срок я давал объявление о собрании акционеров, готовил доклад и финансовый отчет, но никто не являлся. К тому же за последние двадцать лет характер «Артемиды» изменился настолько, что эти пожилые дамы вряд ли узнали бы в нем то давнее суфражистское издание. Теперь я один все решаю. «Артемида» — это я.

— А как же сестра, — поинтересовался Кальвин.

— Розе наплевать, — с досадой ответил Кип.

— Значит, не исключено, что акционерши были бы совсем не против продажи? — развивая мысль, сказал Кальвин. — В конце концов они получили бы некую компенсацию за свои абсолютно бесполезные акции.

— Может быть, — пробормотал Хантер.

— Получается, вы один против сделки, — наседал Кальвин, — и я не могу понять почему. Процесс издания вам в тягость. Прибыли вы не получаете… и, судя по запущенности этого офиса, скоро вообще все рухнет в тартарары.

— Прошу не произносить этого слова — «сделка», — заносчиво произнес Хантер. — Нет и не может быть никакой сделки. Я не собираюсь продавать «Артемиду», и свое решение не изменю. А теперь прошу вас удалиться.

Кальвин поднялся с пола и мрачным взглядом окинул Хантера. Он не собирался сдаваться и решил, что не уйдет отсюда, пока не выяснит, что же творится в голове у Кипа. Он проведет здесь весь день, если понадобится. Блик принялся ходить туда-сюда по комнате, на ходу пиная картонные коробки и кучи старых и новых выпусков «Артемиды», которыми был устлан пол.

— Прекратите, — поморщился Хантер, — пыль ведь столбом.

— Хотите, покажу вам фото своей матери? — спросил Кальвин. Это был старый трюк.

— Не хочу, — ответил Хантер.

Кальвин извлек из нагрудного кармана пачку фотографий, отделил верхнюю и пододвинул Хантеру. На снимке была изображена стройная девица в черных чулках и туфлях на шпильках.

— Недурна, — промямлил Хантер.

— А здесь она осветлила волосы, — продолжил Кальвин.

На следующей фотографии блондинка вылезала из ванны.

— Хватит, — прекратил просмотр Хантер. — Интересно, откуда вы их берете?

Ходили слухи, что Кальвин Блик сам и мастерит эти снимки.

— Из семейного альбома, откуда же еще, — скромно сказал Блик. Ловким движением длинных веснушчатых пальцев Кальвин мгновенно сложил снимки, словно колоду карт. На пальцах у него красовались кольца. Он любил эти украшения и часто их менял. Хантер взглянул на кольца с неодобрением. У него самого ладони были грязные и ногти обрезаны кое-как. В общем, собеседники с презрением смотрели друг другу на руки.

— Вы поймите, — вернулся к прежней теме Кальвин, — что помимо денег за акции, которые будут выплачены вашей сестре, определенную компенсацию получите и вы, и в определении суммы мы, я вас уверяю, будем открыты любым разумным предложениям. Мы возместим вам утрату издательских прав. Вы же получили образование, мистер Кип, вы социально защищены, не то что я…

— Не думаю, что вы так уж беззащитны, — язвительно возразил Хантер. Он был рад возможности продемонстрировать стойкость своего духа. Теперь он сосредоточил внимание на брюках Кальвина, сшитых из эластика, — еще одна вещь, которую Хантер считал достойной глубочайшего презрения. В то же время у Хантера были все основания опасаться этого человека. Он хотел, чтобы Блик ушел, и как можно скорее.

— Любопытно, сознаете ли вы, что скрежещете зубами, и довольно громко? — поинтересовался Кальвин. — Я знавал человека, страдавшего от такой же привычки. Так он, знаете ли, в конце концов стер свои зубы до корней. Безусловно, это симптом невроза. Фрейд в одной из работ пишет…

— Слушайте, Блик, — не выдержал Хантер, — ваш босс уже владеет тремя газетами, кучей периодических изданий и всеми теми безобразиями, которыми полон издательский рынок. Зачем ему понадобилась еще и эта несчастная «Артемида»? Почему бы не оставить ее в покое?

— Ему просто хочется владеть этим изданием, — объяснил Кальвин. — Хочется, и все.

— Ах, если ему хочется, то пусть придет сюда, — дрожащим голосом произнес Хантер. — Сам придет, а не посылает слугу.

— А! — вперившись в Хантера взглядом, воскликнул Кальвин Блик. — Ага!

Он что-то начинал понимать.

В этот миг дверь распахнулась и в комнату как маленький ураган влетела Анетта. В один присест она одолела расстояние от двери до стола, вспорхнула на него, прикрыв кипы бумаг своими разноцветными юбками, и уселась, подобрав под себя ноги, словно беженец на скале.

— А я бросила Рингхолл! К чертовой бабушке! — сообщила она Хантеру.

— Анетта! Ну сколько раз я тебя просил не входить в контору без стука! — укорил ее Кип. — У меня сейчас важный разговор, так что, пожалуйста, уходи!

Анетта только сейчас заметила постороннего. И тут же слезла со стола. Но было уже поздно. Приосанившись, Кальвин обратился к Анетте:

— Постойте, ведь нас еще друг другу не представили. — Он с огромным интересом рассматривал ее.

А Хантер, кажется, был взбешен.

— Анетта Кокейн, — сквозь зубы процедил он. — А это Кальвин Блик.

Анетта сделала грациозный книксен и протянула Кальвину руку. Его имя ей ни о чем не говорило. Но все же широкая, радостная улыбка расцвела на ее лице, обнаруживая все больше и больше маленьких беленьких зубчиков. Enchantée» , [5] Очень приятно (франц.). — сказала Анетта.

— Несомненно, — отвечая на какую-то свою мысль, произнес Кальвин. — Теперь я это ясно вижу. Вы похожи на свою мать как две капли воды.

— А вы с ней знакомы? — спросила Анетта, но без особого удивления. В Европе знакомых матери можно было встретить везде.

— Имел честь встречаться, — сказал Кальвин. Небрежную расслабленность с него как рукой сняло. Аккуратнейшим образом сдвинув каблуки, он предупредительно склонился перед Анеттой, и, по всей видимости, ловил каждое ее слово.

— Уходите! — закричал Хантер.

— Можно ли мне узнать, ваша матушка сейчас в Лондоне? — не обращая внимания на него, поинтересовался Кальвин.

— Нет. Они с Эндрю все еще гостят в Турции, — ответила Анетта, с младенчества привыкшая называть родителей по имени.

— А вы долго пробудете в Лондоне, Анетта? — спросил Кальвин. — Позволено ли мне будет к вам так обращаться?

— Блик, когда вы наконец уберетесь! — снова вскипел Хантер.

— Не злись, Хантер, — произнесла Анетта. — Что с тобой? Предполагалось, что я пробуду в Лондоне весь этот год. Я учусь в колледже. То есть училась до трех часов дня.

— А где вы живете? — продолжал спрашивать Кальвин.

Хантер сел на стол и, с тихим мычанием, начал сгребать в кучу бумаги.