Айрис Мердок - Бегство от волшебника

— О, нет! — ответил Кальвин. Спокойствие возвращалось к нему. Теперь он стал похож на элегантного, предупредительного ведущего какой-то по-прежнему сложной игры. — О, нет! Это была всего лишь увертюра, цель которой — погрузить вас в нужное, так сказать, настроение. Хорошо, согласимся, что прежнее не имеет значения. Ведь в мою задачу, дорогая моя мисс Кип, входит просто довести до вашего сведения несколько небольших фактов. Затевать дискуссию, в чем-то убеждать — к этому я вовсе не расположен. Итак, теперь, с вашего разрешения, перейдем к факту номер два.

Он извлек из кармана пальто экземпляр «Ивнинг ньюс», аккуратно развернул его и положил на стол перед Розой. На первой странице была изложена история самоубийства Нины.

Роза пододвинула газету к себе. «Я не знала… об этом», — проговорила она.

Гибель Нины газета истолковывала в свете поднятого недавно вопроса о положении определенной категории иммигрантов, к числу которых, очевидно, принадлежала погибшая.

— Весьма печально, не так ли? — произнес Кальвин.

Отчасти ради самой себя Розе именно сейчас нужно было увидеть его лицо. Но напрасно она подняла глаза: слезы застилали все.

— Но… власти ей бы ничего не сделали? — сумела она выговорить сквозь слезы, но достаточно ясно.

— В том-то и суть трагедии, — сказал Кальвин. — Конечно, ничего бы ей не сделали. В конце концов, это же Англия. Вспомните королеву из «Алисы». Головы-то у всех остались целы. Напишут в «Таймc», в парламент. Никто из иммигрантов не будет выслан. Ну, один-два, чувствующие за собой какую-то вину, возможно, и скроются, но у остальных не будет никаких неприятностей. И у Нины все обошлось бы, просто предложили бы оформить ряд новых документов. И кто-то должен был ей все это объяснить.

— Но кто знал, что она пойдет на такое… — утирая слезы тыльной стороной ладони, откликнулась Роза.

— Она жила в таком одиночестве, — заметил Кальвин, — в ужаснейшем, и в любом случае была близка к отчаянию. — Говоря это, он наклонялся к ней и произносил слова ясно и отчетливо. — Кто-то должен был объяснить положение дел, кто-то, понимающий ситуацию. А так вот, всеми заброшенная, она и решилась…

— Хватит! — крикнула Роза. — Вы своего добились! — Она встала и вышла на террасу. Теплота утра тут же приняла ее в свои золотые объятия. Но это прикосновение не обрадовало ее, как не может обрадовать вкус еды после смерти. Какое-то время она стояла неподвижно. Кальвин подошел и остановился у нее за спиной. От этой близости она поежилась и отошла подальше.

— Почему Миша не убил вас много лет назад? — спросила Роза.

— Миша убил меня… много лет назад, — тихо отозвался Кальвин.

Роза прижалась к каменным поручням и с удивлением обнаружила, что бескрайнее сияющее море никуда не делось, лишь стало чуть синее от наполнявшегося синевой утреннего неба. Она посмотрела туда, где был пляж.

— Вы видите его? — вполголоса спросил Кальвин.

— Нет, — ответила Роза.

— Возьмите это, — произнес Кальвин, и в руках у него оказался бинокль. Поглядев в окуляр, он навел резкость и протянул бинокль Розе. — Там! — указал Кальвин. — Сидит совершенно неподвижно, поэтому его трудно заметить.

Роза поднесла бинокль к глазам. В поле зрения, совсем близко, появился участок пляжа. Ослепительно белый песок, маленькие волны ласково лижут берег. Роза медленно перемещала бинокль и вдруг увидела Мишу. Он сидел на песке, босой, подвернув штанины до колен, прижав подошву к подошве, словно ладони соединенных в молитве рук. Миша смотрел в сторону горизонта. Вид его так ее потряс, что пришлось даже опустить бинокль. Когда она вновь отыскала его, он уже стоял, окунув ступни в воду. Потом наклонился, поднял что-то, кажется, это была морская звезда, рассмотрел и забросил далеко в море. Повернулся — и взгляд его встретился с взглядом Розы. Она вздрогнула и вернула бинокль Кальвину. Нет никаких сомнений: Миша способен заглянуть ей прямо в лицо, прямо в душу. «А может, он все знает? может, это все им задумано?» — на миг, всего лишь на миг промелькнуло в ее мозгу.

— Он нас видит! — крикнул Кальвин. — Он машет нам! — И Блик что было сил замахал рукой. — Машите! — велел он Розе. — Не то он решит, что что-то случилось.

Роза послушно помахала. Теперь она видела — крохотная фигурка там, далеко внизу, тоже размахивает руками. Обернувшись, она увидела, что Кальвин смотрит вниз с настороженно-хищным выражением.

— А вы отлично умеете охранять свою собственность, — сказала Роза. Она прошла по террасе к дверям и, чуть не споткнувшись, вошла в комнату.

— Куда вы идете? — бросил ей вслед Кальвин.

— Собрать чемодан.

— Я велю Лючио сопровождать вас.

Когда через несколько минут Роза вышла с чемоданом, автомобиль уже ждал во дворе. Сын Марии, Лючио, сидел за рулем.

— Он отвезет вас на станцию, — сказал Кальвин. — Поезд до Неаполя меньше чем через полчаса. — Кальвин распахнул дверцу автомобиля.

Когда Роза уже забиралась внутрь, он придержал ее за руку. Не пытаясь освободиться, она смотрела на него.

— Странно, — заметила она. — Раньше я всегда чувствовала, что, приближаясь к нему или удаляясь, я все равно исполняю его волю. Выходит, я заблуждалась, это все была иллюзия.

— Кто знает, — ответил Кальвин. — Возможно, именно сейчас тот момент, когда вы должны так думать. Сожалею.

— Что вы будете делать? — спросила Роза.

— Все зависит от того, что будет делать он, — ответил Кальвин и хотел поцеловать ей руку, но она забрала ее и скрылась в машине.

Густые облака пыли поднялись вокруг колес, когда автомобиль поехал по дороге. Покуда пыль осела, автомобиль успел исчезнуть из поля зрения и звук мотора постепенно замирал в неподвижном, наклонно сходящемся к морю пейзаже. Кальвин Блик подождал, пока звук окончательно стихнет, потом повернулся, стремительно пересек комнаты, выбежал на террасу и почти вприпрыжку спустился по ступенькам.

Восточный экспресс мчался через Европу на юг. В купе первого класса сэр Эндрю Кокейн страстно целовал свою жену. Анетта задержалась в вагоне-ресторане, и на минуту они остались одни. Эндрю любил свою жену; но в нем никогда не угасало сомнение, получила ли она в браке с ним то, о чем мечтала? Он выучился быстро, выучился уже в медовый месяц, не спрашивать Марсию о ее чувствах. Но он по-прежнему пытался — хотя знал, что и это ей вряд ли нравится — выискивать ответ в ее глазах. Где-то там, в глубине, таился свет, способный утешить его. Но Марсия всегда, намеренно или нет, мешала ему обрести это утешение. Ему никак не удавалось заглянуть ей в глаза. Она всегда была настороже, и когда муж обнимал ее, прятала свое лицо. Он стремился к обоюдному покою и сосредоточенности, но она ускользала и расплескивала этот покой; и когда временами он удерживал ее голову, готовый даже на грубость, только бы уловить ее взгляд, она начинала отчаянно вертеться, встряхивать волосами и закрывала глаза.