Марио Варгас Льоса - Похождения скверной девчонки

— Только там, внизу, меня не трогай, на таких делах надо поставить крест. Меня прооперировали — и буквально выпотрошили. Я не хочу, чтобы ты видел меня голой. Все тело — сплошные шрамы. Не хочу, чтобы тебе стало противно.

Она плакала с горьким отчаянием, и мне никак не удавалось ее успокоить. Тогда я посадил ее к себе на колени и долго гладил, как часто делал в Париже во время ее приступов страха. От ягодиц тоже ничего не осталось, а ноги до самых бедер стали такими же тощими, как и руки. Больше всего она напоминала те живые трупы, какие запечатлены на фотографиях, снятых в концлагерях. Я ласкал ее, целовал, говорил, что люблю, что стану за ней ухаживать, но в то же время мною овладевал неописуемый ужас, потому что я вдруг отчетливо осознал: она тяжело больна, больна именно сейчас, а не болела когда-то раньше, и очень скоро умрет. Разве может человек сперва вот так похудеть, а потом взять да и поправиться?

— Ты еще не сказал, что любишь меня больше, чем свою хиппи, пай-мальчик.

— Ну конечно я люблю тебя больше, чем ее, больше всех на свете. И хотя ты принесла мне много горя, ты же и сделала немыслимо счастливым. Иди ко мне, я хочу, чтобы ты лежала рядом, и я буду любить тебя.

Я отнес ее на кровать, уложил и раздел. Она, закрыв глаза, позволила снять с себя одежду, и только чуть поворачивалась, чтобы как можно меньше показывать свое тело. Но я поцелуями и ласками заставил ее вытянуться и расслабиться. Да, ее и на самом деле не прооперировали, а буквально выпотрошили. На то место, где были груди, кое-как пришили соски — прямо в центр круглых багровых шрамов. Но самый страшный шрам поднимался от самого низа живота до пупка — неровный покрытый коричнево-розовой коркой, он выглядел совсем свежим. Все это так подействовало на меня, что я невольно накрыл ее простыней. До меня вдруг дошло, что мы и вправду никогда больше не будем заниматься любовью.

— Я ведь не хотела, чтобы ты видел меня такой, не хотела, чтобы испытал отвращение к своей жене, — проговорила она. — Но…

— Но я тебя люблю и буду ухаживать за тобой, пока ты не поправишься. Почему ты не позвонила мне, чтобы все это время я был рядом?

— Я нигде не могла тебя найти. Сколько месяцев искала… И это приводило меня в отчаяние — умереть, не увидев тебя хотя бы еще раз.

Последнюю операцию ей сделали всего три недели назад в больнице Монпелье. И врачи были очень откровенны. Опухоль обнаружена слишком поздно, и, хотя ее удалили, сделанный после операции анализ показал наличие метастазов — так что, увы, больше ничего сделать нельзя. Химиотерапия лишь чуть отсрочит неизбежное. Кроме того, больная крайне истощена и ослаблена, поэтому вряд ли такие процедуры перенесет. Груди ей удалили год назад в Марселе. Из-за того, что организм был ослаблен, не удалось сделать вторую операцию, чтобы восстановить бюст. Они с мужем Мартины после своего бегства поселились на средиземноморском побережье, во Фронтиньяне, недалеко от Сета, где у него имелся собственный дом. Когда у нее обнаружили рак, он вел себя очень достойно. Проявил истинное великодушие, осыпал знаками внимания и не подавал виду, что испытал разочарование, когда ей удалили обе груди. Наоборот, это она сама стала исподволь внушать ему, что, раз уж ее судьба предрешена, для него лучше будет помириться с Мартиной и прекратить судебную тяжбу с детьми, ибо пользу от распри извлекут только адвокаты. В итоге джентльмен вернулся в семью, благородно простившись со скверной девчонкой: купил ей в Сете домик, который теперь она решила переписать на меня, и перевел на ее имя акции «Электрисите де Франс», чтобы они помогли ей безбедно прожить остаток жизни. Меня она начала искать примерно год назад и нашла только с помощью детективного агентства, «которое обобрало ее до нитки». Мой адрес ей сообщили, когда она проходила обследование в больнице Монпелье. Беда в том, что боли во влагалище мучили ее еще со времен Фукуды, поэтому она вовремя не спохватилась, не обратила на них должного внимания.

Все это она рассказала, пока мы беседовали — очень долго, весь остаток дня и добрую часть вечера. Мы лежали в постели, она крепко прижималась ко мне. Правда, уже одетая. Иногда замолкала, чтобы я мог поцеловать ее и сказать, что люблю. Историю последних лет — правдивую? приукрашенную? целиком выдуманную? — она рассказывала без надрыва, вроде бы искренне и уж точно с чувством облегчения, словно самим этим фактом была очень довольна и, рассказав мне все, могла умереть спокойно.

Она прожила еще тридцать семь дней и до самого конца вела себя так, как пообещала в кафе «Барбиери», — исполняя роль идеальной жены. По крайней мере тогда, когда ужасные боли не вынуждали ее лежать в постели и принимать морфий. Я переехал жить к ней, в гостиницу в Лос-Херонимосе, где она недавно поселилась. Я взял с собой один-единственный чемодан, сунув в него кое-какую одежду и несколько книг. Я оставил Марчелле страшно лицемерное и полное достоинства письмо, сообщая, что решил уехать и вернуть ей свободу, потому что не хочу мешать счастью, которое, как хорошо понимаю, сам дать ей не в состоянии, учитывая разделяющую нас разницу в возрасте и разницу в интересах; ей нужен ровесник, человек ее круга — вроде, скажем, Виктора Альмеды. А через три дня мы со скверной девчонкой сели на поезд и поехали в Сет, неподалеку от которого, на высоком холме, откуда было видно море, воспетое Валери в «Морском кладбище», стоял ее домик. Он был совсем небольшим, строгим, симпатичным, аккуратным, с маленьким садом. Целых две недели она чувствовала себя прекрасно и была так довольна и весела, что мне, против всякой очевидности, подумалось: а вдруг все еще можно поправить? Однажды после обеда, когда мы сидели с ней в саду и уже подкрадывались сумерки, она сказала, что, если в один прекрасный день я вздумаю написать историю нашей любви, я не должен изображать ее, скверную девчонку, совсем уж скверной, иначе ее призрак будет являться мне каждую ночь и дергать за ноги.

— Почему ты про это заговорила?

— Потому что ты всегда хотел стать писателем, просто духу не мог набраться. А теперь, когда ты останешься один-одинешенек на белом свете, можешь попробовать — тогда и тосковать по мне будешь меньше. Ну что, хорошую тему для романа я тебе подарила? Правда, пай-мальчик?

Чарльз Атлас (наст, имя — Анджело Сицилиано; 1893–1972) — американский спортсмен, разработал систему тренировок под названием «динамическое напряжение», или «курс Атласа»; ему неоднократно присваивались титулы «Самый красивый мужчина мира», «Самый физически совершенный мужчина Америки» и т. д.

Проигрыватель ( англ. ).