Марио Варгас Льоса - Тетради дона Ригоберто

Существует еще одна причина, столь же далекая от современной культуры (хотя у забитых головой мячей, потных маек велосипедистов и приемов карате с культурой нет ничего общего), которая немного примиряет меня со спортом. Порой во время упорных тренировок человек побеждает в себе зверя, прикасается к священным началам и выходит на новый уровень духовного развития. Если Вас раздражает непонятное слово «мистика», так и быть, обойдемся без него. Взять, например, борьбу сумо: человек с детских лет питается специальной похлебкой, от которой он постепенно превращается в слона и, не дожив до сорока, умирает от сердечной недостаточности, потратив всю свою короткую жизнь на попытки вытолкнуть такую же гору мяса из магического круга. Почему никто не спешит причислить его к пантеону тех, кого в постиндустриальном обществе принято считать «мучениками спорта»? Что героического в чахлом пилоте болида, за которого всю работу выполняет мотор, или в футболисте с отбитыми мозгами и яйцами, без устали забивающем голы, чтобы толпа на стадионе в унисон кончала от радости? То, что теперь принято считать спортом, не дает личности ничего полезного, но пробуждает в ней худшие наклонности — стадное чувство, примитивную похоть, властолюбие, постепенно растворяя индивида в аморфной массе.

Я не знаю более наглой лжи, чем максима, которую с детства вбивают нам в голову: «В здоровом теле — здоровый дух». Кто сказал, что здоровый дух — это идеал, к которому все должны стремиться? «Здоровый» в данном случае означает пустой, посредственный, лишенный воображения, набитый глупыми стереотипами, порожденными общепринятой моралью и официальной религией. Что такое «здоровый дух»? Дух конформиста, ханжи, нотариуса, страхового агента, фанатика, старой девы или бойскаута. Это не здоровье, это явная патология. Уникальный и богатый внутренний мир неимоверно «грязен», в нем есть место дурным мыслям, запретным плодам, изощренным фантазиям, безумным мечтам, любопытству и сомнению в тривиальных истинах.

Не совсем ясно, где в наше время искать здоровый дух в прямом понимании этих слов. На деле все как раз наоборот, и ты знаешь это, как никто другой, ты, который ради ничтожного преимущества подсыпает мышьяк и цианид сопернику в суп, кто прибегает к бесчисленным снадобьям, медицинским и магическим, чтобы гарантировать себе победу, кто дает взятки судьям, кто подкупает врачей и юристов, чтобы вывести из борьбы опасных конкурентов, кто живет ради победы, рекорда, медали, пьедестала, превращаясь из профессионального спортсмена в фанатика, социопата, невротика, истерика, вместо того чтобы становиться более дружелюбным, великодушным, благородным, «здоровым», кто мог бы сделаться прекрасным атлетом, наделенным лучшими человеческими качествами, воплощением того, что иные глупцы до сих пор называют «спортивным духом», но выбирает путь потенциального убийцы, готового расправляться с арбитрами, расстреливать болельщиков других команд, разрушать стадионы и целые города, уничтожить всю планету, и не во имя искусства, как Нерон, спаливший Рим, а лишь для того, чтобы любимая команда выиграла позолоченный кубок, и одиннадцать идолов в нелепых трусах и полосатых майках могли, закатив глаза и прижав руку к левой стороне груди, спеть государственный гимн!

В воскресенье, тоскливым зимним вечером, в кабинете с видом на мрачное небо и серое море дон Ригоберто лихорадочно листал свои тетради в поисках интересных мыслей. Наконец ему попалась цитата из поэта Филипа Ларкина: [50] Лapкин Филип (1922–1985) — английский поэт. Много лет работал библиотекарем в университете г. Халла. «Sex is too good to share with anyone else», [51] «Секс — слишком приятная вещь, чтобы делить его хоть с кем-нибудь» ( англ. ). вызвавшая в памяти образ Нарцисса, склонившегося над ручьем, и знаменитого гермафродита из Лувра. Дону Ригоберто взгрустнулось. Еще одно напоминание о неизбежной расплате за счастье. С кем она теперь? Верна ли ему? Даже в самую мрачную пору нынешнее одиночество казалось ему залогом будущей встречи. В душе теплилась робкая надежда: Лукреция никогда не пропускала свиданий. Тезис Ларкина пришелся в самую пору святому Куберту, упомянутому Литтоном Стрэчи в труде «Выдающиеся викторианцы» (о котором шла речь на следующей странице): этот святой полагал природу женщины столь греховной, что после общения с любой из них, даже с будущей святой Эббой, проводил долгие часы, молясь во мраке, по колено в ледяной воде. Сколько же простуд пришлось вынести бедняге, во имя веры обрекшему себя на ларкианское одинокое наслаждение!

Слова Асорина: [52] Асорин (наст. имя Хосе Мартинес Руне; 1874–1967) — испанский писатель, литературовед и общественный деятель. «Каприз происходит от слова «сарга» [53] «Коза» ( лат. ). — дон Ригоберто проводил скептической ухмылкой. Его ненадолго развлекло описание «Прощальной симфонии» Гайдна, сделанное проницательным дипломатом Альфонсо де ла Серной: [54] Серна Альфонсо де ла — испанский дипломат и историк. Автор популярных книг о Ближнем Востоке. «Доиграв каждый свою партию, музыканты встают, гасят свечи и уходят один за другим. Лишь одинокий голос скрипки продолжает звучать в тишине». Совпадение? Есть связь между одинокой скрипкой Гайдна и сластолюбивым эгоистом Филипом Ларкином, ценившим секс слишком высоко, чтобы делить его с партнером?

Сам дон Ригоберто ценил секс не меньше и тем не менее охотно делил его с другими, даже теперь, в самый одинокий период своей жизни. В детстве ему нравился фильм «Близнецы» с Дугласом Фэрбенксом. Дон Ригоберто уже давно не бывал по-настоящему откровенен ни с кем, кроме Лукреции. Но у него тоже был брат-близнец по имени Нарсисо, с которым они ладили, хоть и были совсем не похожи. Хотя, предупреждая читателя о том, что секс не стоит ни с кем делить, поэт-библиотекарь едва ли имел в виду мальчишечьи забавы и сальные шутки. Полистав тетрадь еще немного, дон Ригоберто наткнулся на «Венецианского купца»:

«Человек, в котором нет музыки, в душе которого нет чарующих звуков, способен на обман, подлость, предательство», — без труда перевел он. В Нарсисо музыки точно не было: малый не дружил с Мельпоменой и едва ли мог отличить «Прощальную симфонию» Гайдна от «Мамбо № 5» Переса Прадо. [55] Перес Прадо Дамасо (1916–1989) — кубинский музыкант, руководитель знаменитого Оркестра Переса Прадо, чрезвычайно популярного в Латинской Америке в 1950–1960 гг. Прав ли был Шекспир, утверждая, что самое абстрактное из искусств не дается интриганам, лжецам и предателям? Все может быть. Симпатяга Нарсисо не отличался ни христианскими, ни гражданскими, ни человеческими добродетелями и напоминал епископа Гарольда (откуда это? Лимский климат и тоска вредны для памяти), который предавался пороку столь же рьяно, сколь исправно билось его сердце и звонили приходские колокола. Не будь Нарсисо приверженцем столь вольной морали, он нипочем не предложил бы — дон Ригоберто вслушивался в самого себя, надеясь уловить отголоски той самой шекспировской музыки, которая, как ему хотелось верить, все-таки жила в нем, — тот дерзкий обмен. Ригоберто представил просторную и безвкусную гостиную в доме брата в Ла-Планисье, украшенную чучелами тигров, медведей, носорогов и оленей, один вид которых довел бы до сердечного приступа иную защитницу дикой природы, а среди них — Лукрецию и белокурую жену Нарсисо, Ильзе. Все-таки Бард был прав: равнодушие к музыке — верный признак (или причина?) душевной низости. Нет, не стоит делать поспешных выводов, иначе придется признать, что глухие к музыке Хорхе Луис Борхес и Андре Бретон [56] Бретон Андре (1896–1966) — французский писатель, один из основоположников сюрреализма. были кем-то вроде Иуды и Каина, хотя всем хорошо известно, что оба великих писателя отличались редкой добротой и щедростью.