Уильям Хоффер - Только с дочерью

Он помог мне перевернуться на спину, чтобы сделать массаж шеи и плеч. Сеанс завершало быстрое и точное движение, которым он с хрустом повернул мне шею, что принесло мгновенное облегчение.

Лежа на спине, я внимательнее присмотрелась к доктору. Казалось, он был старше меня лет на десять, а значит, старше большинства интернов. У него уже начали редеть волосы. Его зрелые годы создавали впечатление уверенности. Не будучи красавцем, он был хорошо сложен – у него было сильное, крепкое тело, слабо выраженные арабские черты лица и очки как у ученого. Его кожа была чуть более смуглой, чем у меня. Если не считать легкого акцента, его можно было принять за американца.

Его звали доктор Саид Бозорг Махмуди, но другие врачи называли его просто Махмуди.

Лечение, проводимое доктором Махмуди, было единственным источником радости в больнице. После этих процедур у меня на время прекращалась боль; уже одно его присутствие действовало на меня положительно. Он был самым внимательным из всех врачей, которых мне доводилось видеть. Мы встречались каждый день во время процедур, кроме того, он частенько заглядывал ко мне днем – поинтересоваться, как дела, и вечером – пожелать спокойной ночи.

Тщательное обследование показало отсутствие опухоли, и врачи пришли к выводу, что это острая форма мигрени, которая пройдет сама собой. Несмотря на всю свою расплывчатость, диагноз оказался верным, и после нескольких недель боль начала утихать. Никаких физических осложнений не последовало, однако в результате этой болезни моя жизнь круто изменилась.

В последний день моего пребывания в клинике доктор Махмуди сказал мне во время массажа:

– Мне нравятся ваши духи. Этот прелестный запах ассоциируется у меня только с вами. – Он имел в виду «Чарли», духи, которыми я всегда пользуюсь. – Когда вечером я возвращаюсь домой, я все еще ощущаю на руках ваш аромат.

Он попросил разрешения позвонить мне после того, как я выпишусь, чтобы справиться о моем здоровье.

– Разумеется, – ответила я.

И он аккуратно записал мой адрес и номер телефона.

А затем, когда массаж был закончен, он наклонился и нежно поцеловал меня в губы. Я и представить себе не могла, к чему приведет этот поцелуй.

Махмуди не любил говорить об Иране.

– Я изменился. Я ни за что туда не вернусь. Моя семья меня больше не понимает. Я стал для них чужой.

Несмотря на то что Махмуди нравился американский образ жизни, он резко осуждал шаха за американизацию Ирана. Сильнее всего его раздражало то, что на улицах больше нельзя купить джело-кебаб – иранское блюдо быстрого приготовления из баранины и риса, которое раньше продавалось на каждом углу. Все заполонили «Макдоналдс» и другие закусочные западного образца. Иран уже не был той страной, где вырос Махмуди.

Он родился в Шуштаре, на юго-западе Ирана, а когда умерли его родители, перебрался к сестре в Хоррамшахр, что находится в той же провинции. Для Ирана, как и для всех стран Третьего мира, типичным является ярко выраженное неравенство между высшими и низшими сословиями. Если бы Махмуди родился в плебейской семье, то он мог бы пополнить полчища тегеранских нищих и провести всю свою жизнь в самодельной хижине из строительного мусора, клянча подаяние или рыская в поисках хоть какой-то работы. Но его семья была и благородной, и состоятельной, а потому вскоре после окончания средней школы он получил финансовую свободу для того, чтобы самому решать свою судьбу. Ему тоже хотелось чего-то из ряда вон выходящего.

В те годы многие молодые иранцы из обеспеченных семей уезжали за границу. Правительство шаха поощряло получение иранцами зарубежного образования в надежде на то, что это ускорит европеизацию страны. Но, как оказалось, такая стратегия принесла горькие плоды. Иранцы упорно не желали перенимать западную культуру. Даже те из них, кто десятилетиями жил в Америке, часто не ассимилировались, общаясь главным образом лишь со своими бывшими согражданами. Они бережно хранили как свою религию – ислам, так и персидские традиции. Как-то я познакомилась с одной иранкой, которая после двадцати лет жизни в Америке не знала, что такое посудное полотенце. Когда я ей показала, как им пользоваться, она пришла в восторг от этого изобретения.

Зато многочисленные иранские студенты пришли к осознанию того, что народ может сам выбирать правительство, – именно подобный рост политической активности и привел к свержению шаха.

Пример Махмуди был скорее исключением. Без малого за двадцать лет он почти полностью адаптировался к западному образу жизни и в отличие от большинства своих сограждан устранился от политики. Перед ним открылся совершенно иной мир по сравнению с тем, в котором он вырос, – мир достатка, культуры и человеческого достоинства, о чем в иранском обществе нельзя было и помыслить. Махмуди искренне стремился стать гражданином Запада.

Сначала он отправился в Лондон, где два года изучал английский язык. Он приехал в Америку 11 июля 1961 года по студенческой визе и получил степень бакалавра в Северо-восточном университете штата Миссури, после чего несколько лет преподавал математику в средней школе. Обладая блестящими способностями, он мог овладеть любой наукой, а его разнообразные интересы подталкивали его к новым свершениям. В нем проявилась склонность к инженерному делу, и он вернулся в университет, затем устроился на работу в фирму, возглавляемую турецким бизнесменом. По заказу НАСА фирма участвовала в подготовке полета на Луну космического корабля «Аполлон».

– С моей помощью человек ступил на Луну, – часто с гордостью говорил Махмуди.

После тридцати ему вновь захотелось перемен. На этот раз он сосредоточился на самой почитаемой среди его сограждан профессии, которой к тому же занимались оба его покойных родителя. Он решил стать врачом. Несмотря на блестящий академический реестр, несколько медицинских колледжей отказали ему в праве поступления из-за возраста. Наконец его приняли в Колледж остеопатической медицины в Канзас-Сити.

Когда мы начали встречаться, его интернатура в Карсон-Сити приближалась к концу, и вскоре он должен был отправиться на трехлетнюю стажировку в остеопатическую клинику в Детройте, где собирался специализироваться на анестезиолога.

– Ты обязательно должен заниматься общей терапией, – убеждала его я. – Ты ведь так хорошо действуешь на больных.

– Анестезиология – это деньги, – отвечал он, доказывая тем самым, что и вправду стал американцем.

Он получил «зеленую карточку», дающую право на медицинскую практику в США и служившую основанием для следующего шага – получения американского гражданства.

Казалось, Махмуди решил полностью порвать со своей семьей. Он редко писал своим родным, в том числе и сестре Амех Бозорг, которая переехала из Хоррамшахра в Тегеран; меня немного огорчало подобное отсутствие семейных привязанностей. У меня тоже были свои семейные сложности, но я придавала большое значение кровным узам.