Уильям Хоффер - Только с дочерью

Элис недоуменно на меня посмотрела, но лишь кивнула, не задавая никаких вопросов. После этого ее уже не надо было просить: я была «у нее дома», в то время как на самом деле устремлялась в гущу уличной толпы.

От Элис я частенько бежала к Хамиду, откуда звонила Амалю. Несколько раз он просил меня приехать, чтобы обсудить кое-какие детали. Он был настроен по-прежнему оптимистично в отношении даты Дня благодарения.

Однако этого нельзя было сказать о Хамиде. Когда я поделилась сладостной тайной со своим давним союзником, он сказал:

– Я в это не верю. Вы будете сидеть в Иране до второго пришествия имама Мехди.

Дни были настолько насыщенными, что семейные вечера в обществе Махмуди требовали почти нечеловеческих усилий. Я ведь не могла выдать своей усталости, чтобы он ничего не заподозрил. Я должна была готовить, убирать, ухаживать за Махтаб – словом, выполнять все свои обычные обязанности. И все же вечерами я с трудом засыпала, ибо мое воображение переносилось в Америку. По ночам я была дома.

Я черпала силы из какого-то неведомого источника.

Неоценимой союзницей была Элис, которая, впрочем, ничего не знала о моей тайной жизни. Однажды, когда мы ходили по магазинам, я обронила:

– Как бы я хотела позвонить родным. Я по ним ужасно скучаю.

Элис знала, что Махмуди запрещал мне звонить домой. Ее муж тоже только изредка позволял ей связываться с Калифорнией из-за дороговизны телефонных разговоров. Но у Элис были свои деньги, которые она зарабатывала уроками английского, и время от времени она нелегально звонила домой.

– Придется свести тебя в туп кунех, – сказала она.

– Что это такое?

– Телефонная компания. В центре, рядом с базаром. Платишь наличными и звонишь, куда хочешь.

Это была потрясающая новость. На следующий же день под тем предлогом, что к праздничному столу нужен сельдерей, мы с Элис поехали в центр, в туп кунех. Пока Элис звонила своим родственникам в Калифорнию, я разговаривала с Мичиганом.

– Я нашла место, откуда можно звонить, – сообщила я. – Это проще, чем связываться с вами из посольства, и безопаснее, чем говорить из дома. Теперь я постараюсь звонить почаще.

– Хорошо бы, – сказала мама.

Папа был счастлив слышать мой голос. По его словам, ему даже стало лучше.

– У меня для вас сюрприз, – объявила я. – Мы с Махтаб возвращаемся домой ко Дню благодарения.

– Ничего не говорите, – сказал Амаль. – Просто сидите. Молча.

Я повиновалась, оставаясь неподвижной на стуле в кабинете Амаля. Он приблизился к двери у меня за спиной, открыл ее и скороговоркой пробормотал что-то на фарси.

В кабинет вошел высокий черноволосый мужчина и встал передо мной. Он вглядывался мне в лицо, пытаясь запечатлеть в памяти каждую деталь моей внешности. Я подумала, не снять ли мне русари – для полноты картины, – но решила точно придерживаться распоряжений Амаля. Я не знала, кто этот человек, и не хотела его обидеть.

Через пару минут он, не произнеся ни слова, ушел. Амаль сел за свой письменный стол, словно забыв о посетителе.

– Я отправил одного человека в Бандар-Аббас – подготовить катер. Теперь жду его возвращения в Тегеран. Предпринимаются меры для организации вашего перелета в Бандар-Аббас. В самолете с вами будут мои люди, но вы их не узнаете. Они будут сидеть на расстоянии.

И хотя Амаль излучал уверенность, мне было тревожно. Дело двигалось нестерпимо долго. Для иранцев не существует понятия времени, и сделать что-нибудь вовремя здесь почти невозможно. Незаметно пролетели дни. Был уже понедельник накануне Дня благодарения, и я понимала, что нам с Махтаб ни за что не поспеть в Мичиган к празднику.

– Может быть, получится к выходным, – попытался утешить меня Амаль. – К следующим выходным. Не все еще доведено до конца. Отправить вас, не будучи полностью уверенным в успехе, я не имею права.

– А что, если вы никогда не будете полностью уверены в успехе?

– Не беспокойтесь. Я прорабатываю и другие возможности. Мой человек сейчас встречается с главой одного из кланов в Захедане – может быть, удастся переправить вас в Пакистан. Кроме того, я веду переговоры с неким господином, у которого есть жена и дочь вашего с Махтаб возраста. Хочу уговорить его выдать вас с Махтаб за его семью и вывезти на самолете в Токио или Турцию. Затем, по возвращении, ему поставят отметку в паспорте – я знаю, кому за это надо заплатить, – что его жена и дочь вернулись.

Эта затея показалась мне рискованной, поскольку я не знала, сумею ли сойти за иранку. Женщина на паспорте была сфотографирована в чадре, скрывающей лицо. Но если таможенник заговорит со мной на фарси, то могут возникнуть проблемы.

– Пожалуйста, поспешите, – попросила я Амаля. – Время работает против меня. Я так хочу повидать отца. Не дай Бог, он умрет, прежде чем мы успеем вернуться. Ему будет спокойнее, если мы будем рядом. Пожалуйста, найдите побыстрее какой-нибудь выход.

– Хорошо.

Праздновать День благодарения в Иране было особенно тяжело после того, как я сообщила своим, что мы с дочерью будем дома. Слава Богу, я ничего не сказала Махтаб!

В тот четверг я проснулась с чувством глубокой тоски. День благодарения – благодарения за что?

Чтобы поднять себе настроение или хотя бы пережить этот день, я принялась заниматься ужином, пытаясь создать шедевр из жилистой индейки.

После полудня, когда съехались мои подруги, мне стало полегче. Я была благодарна всем этим прелестным, любящим меня женщинам, которые тяготели к цивилизованному образу жизни и, невзирая на происхождение или жизненные обстоятельства, были в большей степени американками, чем иранками, Они собрались у нас в доме по случаю национального американского праздника. Шамси, Зари, Элис, Фереште – я любила их всех, но как же я хотела быть дома!

После ужина, завершившегося пирогом с кабачками – имитацией тыквенного, – меня вновь охватила тоска. Махмуди откинулся в кресле, сложил руки на животе и задремал, полностью довольный жизнью, как будто бы за последние полтора года в ней ничего не изменилось. Как же я ненавидела этого спящего людоеда! Как я стремилась к родителям, к Джо и Джону!

В один из вторников, зная, что Махмуди на работе, позвонил мой брат Джим. По его словам, отец воспрянул и духом и телом после того, как я пообещала вернуться ко Дню благодарения вместе с Махтаб.

– Три дня подряд он вставал с постели и ходил по дому, – сказал Джим. – Чего уже давным-давно не бывало. Он даже вышел в сад.

– А как он сейчас?

– Собственно, поэтому я и звоню. Когда ты не приехала на День благодарения, он сник. С каждым днем ему становится хуже. Ему нужна какая-то надежда. Ты не могла бы еще раз позвонить?

– Это нелегко. Звонить отсюда я не могу – Махмуди увидит счет. Для этого мне надо ехать в центр, что очень трудно, но я постараюсь.