Илья Игнатьев - Я возьму тебя с собой

- А чё стряслось? - тут же начинает волноваться Пашка.

- Самолёт там горит! - трагическим шёпотом сообщает нам Никита. - А меня брать не хотят, прикиньте! Это ж раз в жизни такое, а они не хотят!

- Молчать, Никита, тебя там только не хватает! Грузовик казахский загорелся, его с терминала утащили, пожар затушили, слава богу, обошлось всё. Сейчас разборки начнутся. Ну, это ладно. Никиту вот деть куда-то надо. Решайте, Паша, или вы у нас с Ильёй спать будете, или…

- Чего тут решать тут! - орёт Заноза уже в полный голос. - У Илюхи, конечно!

- У меня, дядя Саша. Прав Никитка, чего ж тут решать. Может, помочь чего?

- Да нет, Илья, чем же вы поможете. Ладно, берите его, пойду Таню потороплю. Эх, как некстати!

- Такое всегда некстати, - рассудительно говорю я.

- Папа, только ты ему сразу скажи! Чтобы он человеком был, а если он опять, то я… Понял ты, болячка?

- Никита, если нам с мамой старшие на тебя пожалуется, если хоть что-нибудь ты из своего репертуара отмочишь, я тогда…

- Папа! - искренне возмущается Заноза. - Отмочу! Да я, да вот чтобы мне, всё, короче! Езжай на пожар свой. Привези мне там чего-нибудь там такое… Штурвал там, какой-нибудь там, только чтобы обгоревший чтобы, чтобы такой… Во! Комбинезон от сгоревшего пилота!

Мы с Пашкой, не выдерживаем, смеёмся, дядя Саша потрясённо смотрит на своего младшего сына, машет рукой, - бесполезно, мол, - сочувственно смотрит на нас.

- Ладно, ребята, вы уж тут сами, я на тебя, Илья, особенно надеюсь, - он, пожав мне руку, уходит.

Мы втроём проходим на кухню, я продолжаю заниматься бутербродами, Пашка нервно барабанит пальцами по столу, Никитос, с выражением тихого счастья на физиономии, наблюдает за братом. Ёлки, во попали…

- Добился своего, болячка гнойная, - шипит Пашка на брата. - Вот как хочешь, Ил, а что-то тут не чисто. Блин, если бы он не с нами был, я б тогда уверен был бы, что это он самолёт поджёг! Вот сто пудов…

- Сам ты, - дёргает плечом Заноза. - Брехня. Илюшечка, а это что это ты такое вкусненькое делаешь, а? А грушечки у вас остались или Пашка все сожрал? А давайте в джакузи поедим! Ладно, ладно, - молчу… Я скоро смогу пять минут под водой не дышать! Илюха, ты мне помидоры эти вот свои не клади, а то я их Пашке в трусы засуну! Отстань, гад, в глаз дам! Вот. Пожар, пожар… Подумаешь, пожар! Ни одного трупа, - ха! Тоже мне, - пожар. Если хочешь знать, Пашечка, если бы я бы эту лоханку грузовую бы поджёг бы, тогда бы… Тушить бы тогда бы там бы нечего тогда! Илюха, а это чё, «Птичье молоко»? Не бзди, не испорчу я себе никакой там аппетит. Пашка, гад, это ж не твои конфеты! Ил, скажи ему. Да? Ладно. А где я спать буду? Сам на балконе дрыхни! Вот смотри вот, - ещё вот одно слово… Горя хапнешь, вот чего! А ты не встревай, Илюха, понял? Я щас с ним по-честному, один на один! Ладно, Ил, пускай живёт, сухопутное! Пока. Это как это так? Что ж я один, что ли, спать буду, а вы вдвоём, что ли? А почему это втроём нельзя, - диван ведь здоровый же у тебя. Вот тогда и давай с тобой тогда, а Пашка пусть тогда один тогда дрыхнет! Какой мешок ещё?! Я те, блин, такой мешок щас покажу… Чё, правда? Илюшечка! Настоящий спальник? Вау, круто! А почему раньше не показывал? А вдвоём можно? Жалко… Хорошо, хорошо, Илечка, ладно, ладненько! А хочешь, я для тебя всё-всё сделаю, хочешь? Это какую тут тарелку, - эту вот тарелку? А спорим, я могу три тарелки сразу унести. Сам ты в зубах, Пашка, ещё один подкол и не проснёшься завтра. На голове могу, запросто даже там! Глядите… Спокуха, Ил! Ну, подумаешь, она ж пустая и не разбилась вовсе. Всё, несу, сказал! Ил, ты когда хоть какую там нибудь игруху себе на комп поставишь? Как, блин, в пещере, блин… Да несу уже!

Пашка утомлённо роняет вихрастую голову на сложенные на столе руки. Это ты, Пашка, прав, это да…

- Стихийное бедствие! - глухо бубнит сероглазый. - Новый, блин, Орлеан! Хочешь, Ил, давай с окна его выкинем! Хотя… Ему-то ни фига не будет, - пара царапин, если только, - двенадцатый этаж всего-то, - а нам с тобой тогда точно хана… Чего это он там затих, а?

- Костёр там, наверное, разводит, - хихикаю я. - Раз, понимаешь, спальник я ему пообещал…

- Костёр, не костёр, - а вот если он коньяк наш найдёт… Мама, он же полбутылки вылакать может запросто!

Мы с Пашкой некоторое время молча смотрим друг на друга. Пьяный Заноза… Боги, Боги! Ворвавшись в комнату, мы с Пашкой наблюдаем следующее, потрясшее нас, зрелище. Никитос устроил всё-таки нечто. Посреди комнаты, на ковре, лежит неведомо откуда взятая им, свёрнутая вчетверо простыня. В её центре дованивает огрызок ароматической свечи в окружении двух тарелок с бутербродами, трёх груш, грозди винограда, а по краям лежат три бумажные салфетки. Сбоку пристроилась моя подушка. Это-то и будет главное место, - понимаю я, и совершено ясно, для кого оно предназначено… А сам Никита, подперев подбородок крепеньким кулачком, задумчиво взирает на это великолепие сверху, чуть отстранённо… Так, наверное, смотрели на свой Парфенон Иктин и Калликрат…

- Ну, ты даёшь, братан… - восхищается Пашка, и застенчиво смотрит на меня. - Ты ничего, Илья, ладно? Не ругай его, чего уж там…

Я подхожу к Занозе, сажусь перед ним на корточки, осторожно берусь за его стройные икры, и, глядя ему в серые, Пашкины, глаза, проникновенно говорю:

- Никитка, я не могу сказать тебе, кем ты будешь, когда вырастешь, - не знаю я этого, - да кем захочешь, тем и станешь! Вот, - но то, что тебя в этом Мире века будут помнить, - это я тебе точно говорю. А ну! Нос опусти щас же!

Я легонько хлопаю Занозу по упругой попке. Мы все втроём смеёмся…

Вот мы садимся за наш, - Никитин, - импровизированный стол. Темнеет, время уже после десяти. Я включил настольную лампу, направив её в стену, выставив регулятор яркости на половину. Нашими с Пашкой усилиями стол своим блеском превзошёл даже замысел создавшего его Никитоса. Кола, яблоки и шпроты, ветчина и сыр. Груши, виноград, японкие сладости в маленьких, с напёрсток, корзиночках. Конфеты, шоколадная паста с миндалем, бокалы тонкого стекла, и для каждого из нас нарядная яркая тарелка из маминого сервиза. Никита даже теряет на некоторое время дар речи. Тем более что я, не выдержав его напора, достал ему спальный мешок, - вот он у него, под боком, - чтобы вдруг Пашка не покусился, не дай бог… А сам Пашка чего-то беспокойно крутится и с сомнением поглядывает то на меня, то на Занозу, поглощенного какими-то своими одиннадцатилетними мечтами. А-а, - ну да. Коньяк. А, собственно, почему бы и нет?

- Братцы сероглазые, а отчего бы нам не выпить, а?

- Я налью! - оживляется очнувшийся Никита, и тянется к бутылке колы.

- Погоди, Никитос, я имею в виду, - по-настоящему! Ну, по-взрослому, блин. А, Паш?

Пашка стучит себя по лбу согнутым пальцем, и отрицательно машет золотистой головой. Никитос переводит разгорающийся взор с меня на брата, подскакивает на месте, и орёт: