Владимир Спектр - Русский жиголо

Я морщусь, эти дебильные кошмарные сны уже начали меня доставать.

– Ну и как тебе место? – обвожу я ресторан широким жестом, умудряясь при этом помахать Оганезову с Ляпидевским, подмигнуть роскошной блондинке за соседним столиком и подозвать официанта.

– Ну, старик Старк, – говорит Егор и улыбается, – ну так, неплохо, неплохо…

На нем зеленые штаны Maharishi с вышитым на правой брючине драконом, армейские ботинки и черная олимпийка Neil Barrett. Он усиленно шмыгает носом и курит тонкие сигариллы. Перед ним бокал виски-колы. Он заказал спагетти, но есть не хочет, аппетита нет.

– На хрена ты всегда берешь жрачку, приятель? – спрашиваю я. – Ты же постоянно на «первом», и аппетита у тебя никогда нет.

– Когда столько торчишь, – говорит Егор, улыбаясь, – приходится есть через силу, иначе можно умереть от истощения.

На мне все те же Evisu, кеды Dior и тонкий синий свитер D.U.K.E. с дурацкой надписью на спине – «Just Be Bad». Я пью зеленый чай.

– И потом, когда я заказываю жрачку, приятель, то действительно есть хочу, – говорит Егор, – но потом, пока они несут, телятся, тянут, ну, вся эта обычная канитель, ты понимаешь, так вот, за это время я успеваю пару раз в туалет сходить, сделать три, ну, четыре дороги, и вот, аппетита как не бывало, а еду-то приносят. Такая лажа, в самом деле… Ну что, сходим?

– Ой, Егор, – я тут же начинаю ломаться, – у меня же диета…

– Ну и что? Я же тебе не спагетти мои предлагаю, – перебивает он.

– Да ведь я и бухать не могу.

– Так и не надо. Зачем бухать? По одной-две сделаем, и порядок.

– Ага. А потом я буду полночи пытаться заснуть.

– Да ты чего? – он смеется и хлюпает носом и трет его пальцами правой руки. – Да ладно! Шутишь! С одной-двух ты заснешь, как ребенок, этот «первый» спокойный, как героин, я, например, сплю прекрасно, перуанский, с печатью, ну, я же тебе говорю!

– А почему, собственно, перуанский, Егор? Его же производят, вроде, в Колумбии?

– Ну ты и лох, приятель, это же все брендирование, легендирование продукта, сечешь фишку? Нет, ну, скажи я тебе, что он колумбийский, ты бы поверил, а? Всем ведь известно, что колумбийского в Москве нет и быть не может, в лучшем случае такой питерско-колумбийский вариант, да?

– Да, точно, это как таблетки – когда говорили, что они голландские, никто не верил, а вот назови их, к примеру, бельгийскими, уже другое дело, разбирали, как пирожки.

– Точно, точно, или когда я развожу свою Гюльчатай на понюхать, а ты ведь в курсе, что она вечно осторожничает, я ей всегда говорю, что беру у дилера, который в Государственную Думу кокос поставляет, сечешь?

– Да ну?

– Я тебе говорю, она ведется, и все прокатывает на ура.

– Ага, понятно, – тяну я, – значит, «первый» – дерьмо?

– Кто тебе сказал? – смеется Егор. – «Первый» – супер, перуанский и, к тому же, заметь, с печатью!

– Эх, приятель, – мямлю я, – ну что ты меня соблазняешь…

– Я так хочу тебя соблазнить, – кривляется Егор, – пойдем со мной в туалет, детка, я покажу тебе свою штучку.

– Ну ладно, – неожиданно для самого себя соглашаюсь я, – похоже, тебя не переспорить, приятель. Хрен с тобой.

И мы идем в туалет, и на плоском бачке мой друг делает две такие дороги, каждую размером с шоссе Москва – Минск, детка, ну, ты врубаешься, о чем я.

– Ничего себе, – качаю я головой, скручивая купюру.

Едкий кокаиновый запах бьет в нос, слизистую щиплет, на глаза наворачиваются слезы.

– Пиздец, – только и говорю я.

– Охуенный, – говорит Егор и тут же снова разворачивает пакетик и насыпает еще, немного меньше, чем в первый раз, – давай еще немного.

Потом мы сидим в ресторане, прибитые ударной дозой, и первое время даже слово вымолвить не можем. Вокруг люди, знакомые и не очень, телки в коротких платьях от Oscar de la Renta и мужики в костюмах Patrick Helman и Corneliani, официанты подают им гаспачо и тартар из тунца, салаты из кролика и каре ягненка, Ляпидевский улыбается нам и подмигивает, а мы все никак не придем в себя.

Наконец, первым оживает Егор. Его сразу же пробивает на болтовню, он гонит про свой убыточный бизнес и всеобщую стагнацию, про свою восточную мамочку, которая души в нем не чает, про новую машину, Porsche Cayenne, который та подарила ему совсем недавно, и он тут же конкретно запарился с тюнингом, типа обвес, решетка радиатора и карбон в салоне, про новый диск Locodice, который вставляет почище кокоса, про последний фильм Вуди Алена, ну да, да, да, конечно, про новое кино…

В итоге, про мою ситуацию мы не говорим вовсе. Все мои проблемы отходят на задний план. Я просто сижу и слушаю своего приятеля, и, вот странно, говорить самому совсем не хочется, а на душу мне снисходит какая-то благодать. Я думаю о предстоящей поездке в Лондон, о том, что все в общем-то не так уж и плохо, ситуация благоприятная, и, возможно, именно там, в Лондоне, я разведу свою подругу на вложения в клуб.

В этом огромном ужасном Хитроу я стараюсь не вынимать наушники iPod'a из своих ушей до тех самых пор, пока раздраженная Вероника сама не выдергивает их. Она говорит мне:

– Может, вернешься на бренную землю?

И нервно крутит пальцем у виска. Я пожимаю плечами и нехотя выключаю iPod.

– Nick Warren, его лучший сет с Saeed & Palash, помнишь, убойный трек Trancesetters «Roaches» в ремиксе Peace Division, – говорю я ей. – Отличное вступление для высадки на английскую землю.

– Какой смысл путешествовать вместе, если один из нас всю дорогу втыкает под дикую долбежку?

– Ага. Только другой из нас еще в Шереметьево накачивается односолодовым вискарем так, что по прибытии у нее начинается дикое похмелье и общее разочарование от жизни.

– Иногда мне кажется, что у тебя даже вместо мозгов музыка, – говорит Вероника и быстрым уверенным шагом направляется в сторону паспортного контроля. Я снова пожимаю плечами и тащусь вслед за ней.

В аэропорту народу много, но никакой особенной давки, хотя в пестрой толпе кого только не встретишь – европейцы и американцы, индусы и арабы, евреи и китайцы.

Я думаю, что наверняка среди всех этих придурков, притащившихся в туманный Альбион, есть злонамеренные сволочи, из тех, что всегда готовы испортить вам отдых, извращенцы, мечтающие о том, чтобы попасть в экстренный выпуск известий, такой выпуск, когда диктор с каменным лицом сообщает: «Теракт в лондонском аэропорту. Две тысячи погибших. Три тысячи раненых. Еще пять тысяч считаются пропавшими без вести».

Быть может, здесь, прямо рядом со мной тусуют сейчас новый Мохаммед Атта аль-Сайед и Марван Юсеф аль-Шеххи или как там их еще звали, этих долбанутых смертников, направивших захваченные самолеты на башни Всемирного торгового центра? Я ежусь, мне становится не по себе. Со страхом смотрю я в чужие лица.

Я мысленно переношусь на восемь лет назад в аэропорт Бен Гурион, я вижу толпы палестинцев, прикидывающихся благонадежными гражданами, стайки хасидов с детьми, женами и баулами, молодых солдат, скрывающих страх под маской безразличия, и Светлану, одетую во все черное, нервную вдову израильского адвоката, сделавшего свое состояние на помощи в получении гражданства русским криминальным авторитетам.