Владимир Спектр - Русский жиголо

С тех пор я вижу знаки, зловещие знамения, символы приближающегося конца.

В те далекие времена обе мои любимые группы проповедовали немудреную металлическую героику и бешеный ритм, а советской цензурой считались ужасными ограниченными фашиствующими сатанистами. Тогда я даже представить себе не мог, что Manowar когда-нибудь выступит на сцене затрапезного ДК Горбунова, Rob Halford из Judas Priest вдруг объявит себя голубым, а тот парень, что рисовал мне мрачноватые фантастические плакаты, погибнет от слишком сильной дозы смеси героина и спида.

Мне до сих пор кажется, что все это было только вчера: заслушанные до дыр кассеты и самопальные клепаные куртки, меломанские толкучки и разгромные статьи в «Московском Комсомольце», восковые фигурки и унылые московские кладбища. Мне кажется, что только вчера мне было четырнадцать лет.

Мне грустно почти всегда, когда я вспоминаю то время, вот и сейчас грусть живет в моем сердце.

К тому же Вероника до сих пор не объявляется, и я близок к тому, чтобы снова набрать ее номер.

Пробка при выезде из города, что совсем не удивительно, ведь часы показывают половину седьмого. Я смотрю по сторонам. Такое впечатление, что в Москве теперь нет ни одной машины дешевле двадцати пяти тысяч. Вот так, обеспеченные граждане возвращаются в свои загородные дома. В уютные коттеджи с каминами и спортивными залами, несколькими ванными комнатами и теплыми гаражами. Примерные домоседы, успешно оттрубившие свой рабочий день во славу новой российской экономики. И эта гребаная пробка кажется нескончаемой, но настроение не ухудшается, я улыбаюсь и сам удивляюсь – чему? Может быть, погоде? Ранняя осень, вечер, а солнце все еще светит, лучи падают на красочный рекламный плакат напротив только что построенного элитного дома. «Купи квартиру любимой» – гласит он.

Я надеваю темные очки Prada. Я думаю о гендерной (удивительно все-таки, как запоминаются такие серьезные словечки!), так вот, я думаю о гендерной политике, о роли женщин в мировой истории и о том, что у нас в стране эта роль все еще сильно принижается, и попробовали бы они повесить такой плакат где-нибудь в Нью-Йорке, их бы мигом феминистки засудили. Я думаю о том, что мне, безусловно, ближе слоган: «Купи квартиру любимому», – а еще лучше: «Обеспечь любимого», – но сколько же это времени должно пройти, прежде чем такие плакаты смогут появиться на улицах нашего города?

Я думаю о том, что традиционная система, мужской шовинизм и снисходительное отношение к женщинам как к слабому полу здорово отравляют мне жизнь. А еще я хотел бы, чтобы следующим президентом России была женщина. Не сексуальная славянка a'la Тимошенко, а невзрачная, полнеющая дама ближе к шестидесяти, за бизнесом и карьерой так и не познавшая настоящей любви, так и не распробовавшая сексуальных утех, этакая печальная климактеричка. Ибо только они любят мужчин по-настоящему, на склоне лет относясь к сильному полу со всей материнской нежностью, с той особой любовью, что нередко питается мощными, но тщательно скрываемыми сексуальными расстройствами…

– Ты попьешь с нами чаю? – подает с заднего сиденья голос моя дочка Даша. Ей девять лет, она учится в частном лицее и живет с моей бывшей. – Мама сказала, что попьешь, – уточняет она.

Светка одного со мной возраста. Мы женились, когда нам было по двадцать. Мы вместе поступили учиться на первый курс в один и тот же институт, вместе утюжили у гостиницы «Россия» и вместе уже в то время тащились от The Cure и U2.

Света была самой модной девочкой нашего потока, яркий маникюр и дутые куртки, Карлос Кастанеда и духовные практики, ЛСД и шампанское, ну я, впрочем, не отставал.

На нашей свадьбе в ресторане «Прага» гуляли утюги и валютчики, дети дипломатов и работников Совмина, авангардные художники и музыканты, а столы ломились от балыков, черной икры и польских подделок итальянского Amaretto.

Тогда, в бурное постперестроечное время, нам казалось, что это любовь. Может быть, так оно и было, однако странно, что с тех пор меня ни разу не посетил и намек на чувства. Скорее всего мы попросту придумали себе их. Зачем? Не знаю, возможно, по молодости, только из самого желания любить.

Мы разошлись с ней лет шесть назад, когда смысла в нашем совместном существовании уже не было. Она всегда была поглощена работой, карьерным ростом, решением стратегических задач. У нее просто не оставалось времени на выстраивание отношений. К тому же ее, видно, очень напрягало, что я никак не мог найти себя в жизни. То есть, по ее разумению, не мог. Свете хотелось видеть рядом с собой мужчину, равного ей по положению и статусу. Того, на кого можно положиться. Того, кто готов променять вольные хлеба на высокооплачиваемое рабство. Того, кто не бегает в косметические салоны. Того, кто не считает калории. И, очень может быть, того, кто не умеет мечтать. До одури, до зевоты растиражированного сильного мужчину, юродивого придурка с пластмассовыми мозгами, крепкими бицепсами, волевым подбородком и безграничным чувством ответственности.

Одного только она не учла. Нужна ли такая, как она, ему? Или этот крепкий семьянин, настоящий мужчина и полный кретин предпочтет ее общество общению с инфантильной дурой, заботливой и нежной и умеющей готовить наваристые борщи?

Итог мне был ясен с самого начала. В конце концов, Светлану совсем перестали интересовать межличностные отношения, и она сосредоточилась на работе. Она замкнулась, зациклилась, просто помешалась на форвардных сделках, квотах и аккредитивах. Ну, имеет право, в конце концов. Ведь теперь она пашет в ЛУКОЙЛе, занимает там какую-то важную должность, вроде начальника юридического отдела.

Где та модная фарцовщица, за которой волочились самые звездные центровые? Что теперь она понимает в музыке и шмотках, стиле и знаковости тех или иных событий и вещей? Куда делись духовные практики вкупе с безумным латиноамериканским шарлатаном, пусть никому ненужные и идиотские, но все же бывшие неким тавром, символом, наподобие РОСТЕСТА, свидетельством юношеской наивности и искренности? Юность незаметно утекла водой сквозь пальцы, смыв безвозвратно наивность, искренность и умение радоваться окружающему тебя миру.

Да ладно, бог с ним, я не претендую на оптимистическую оголтелость. Это, в конце концов, происходит со всеми, сплошь и рядом цинизм проникает в души вчерашних детей. Мы и не замечаем, как превращаемся в роботов, зацикленных на программе «воспроизводство и приумножение», в роботов-андроидов, в ходячие биологические механизмы, но важно же не оставлять попытки. Важно верить, что когда-нибудь снова станешь живым.

Увы, все это мимо. Света больше не пытается вернуться из мира машин. Почти полное отсутствие свободного времени и каких бы то ни было интересов помимо работы, безукоризненное следование деловому этикету. Высокая, стабильная зарплата, служебный автомобиль с водителем, неизменный деловой костюм от Escada и загородный дом по Ново-Рижскому направлению, куда я и везу нашу с ней дочь. В общем-то, прекрасная плата за деградацию.