Джонатан Коу - Клуб Ракалий

— Тебе еще многому предстоит научиться, — презрительно откликнулся Дуг, — если, конечно, ты будешь читать правильные книги. Не все идут по жизни, примеряясь, подобно тебе, к роли маленького лорда Фаунтлероя. Разумеется, он мог это сделать. Господи боже, они собирались поступить в один колледж, заниматься одной и той же наукой. Два года Ричардс побивал его по всем статьям. И не забудь, Стив еще и чернокожий. Не думай, будто это не имеет значения. Как по-твоему, понравилось бы Калпепперу обнаружить, поступив в Кембридж, что и там все идет тем же порядком?

Бенжамен сдался. Да, сказанное друзьями, безусловно, имело смысл.

— Думаю, не понравилось бы, — ответил он. Солнце уже таяло в дымке, садясь. Над Бристоль-роуд поднимались, мутя горячий, тяжелый воздух, выхлопные газы машин.

— Вам не кажется, что мы должны что-то предпринять? — спросил Филип. — Рассказать кому-то?

— Рассказать что? — Дуг, словно смирясь с поражением, покачал головой. — Доказать-то мы ничего не можем.

— Да, я понимаю, и все же… — Бенжамену казалось, что на сердце его тяжким грузом легла вся несправедливость этого мира. Однако гнев его оставался бесформенным, невнятным, и сказать он смог только одно: — Бедный Стив…

Филип повторил, точно эхо, эти слова и добавил:

— И посмотри, что с ним случилось. Теперь у него и вправду все пошло прахом. — Филип швырнул пустую банку в сторону спортивных площадок, и та полетела над ними по широкой, сердитой дуге. А затем воскликнул: — Да, мы же не рассказали ему про розыгрыш Гардинга!

Дуг рассмеялся, коротко и безрадостно:

— Вот ты и расскажи.

Филип, переведя взгляд на Бенжамена, спросил:

— Хочешь послушать? — М-м?

Бенжамен уже забыл, что у этой истории есть еще одна часть, он, собственно, думал сейчас о Сисили — о ее болезни, о том, что и она, подобно Стиву, провалила экзамены. Ужасное им обоим выпало время.

— Да, — в конце концов ответил он. — Почему бы и нет?

— Ладно. — Филип вздохнул, слегка наклонился вперед, прихлопнул ладонями по коленям. Все это как-то не походило на прелюдию к искрометному анекдоту. — Ну так вот, сразу после истории с медалью — минуты через две — происходит еще одна странность. Все мы по-прежнему сидим в кабинете, Стив и Калпеппер листают учебники, я, Дуг, Гидни и Проктер играем в карты, Гардинг попивает чай. И вдруг от окна доносится какой-то шум. Негромкий удар. Потом еще один. Кто-то что-то бросает в окно, так? Ну, Калпеппер подходит к окну посмотреть, в чем дело, и видит, что внизу, на дорожке, стоит это мелкое ничтожество, Ивз. В руке у него смятый в комочек листок бумаги, им-то он в окно и целит. Он бросает комок еще раз и говорит Калпепперу: «Это вам!» Калпеппер ловит комок, а Ивз убегает. Ну вот, Калпеппер возвращается на середину комнаты, разворачивает бумажку. Все уже смотрят на него. И что, по-твоему, у него оказывается в руках?

Бенжамен догадаться не смог.

— Всего-навсего экзаменационные вопросы. По физике. Те самые, что ни Стиву, ни Калпепперу видеть не положено. Почему в той комнате нас и заперли..

— Ух ты. Но как же они попали к Ивзу?

— В тот миг никто над этим не задумался. Утром тот же самый экзамен сдавало человек двадцать. Любой мог бросить эту бумажку в мусорную корзину, передать ее Ивзу… да что угодно. Важно другое. Возникает нравственная дилемма. Или, если быть точным, не возникает. Что касается Стива, она попросту отсутствует — следует выкинуть листок и забыть о нем; для Калпеппера никакой дилеммы тоже нет — надо прочесть, что там написано, от начала и до конца и потратить следующие тридцать минут на поиски ответов в учебнике. Вопрос только в том, какая из двух философий одержит верх.

Итак, Калпеппер и Стив затевают неистовый спор. К нему подключаются и все остальные. Голоса разделяются — пять против одного. Я, Дуг, Проктер, Гидни и Стив за то, чтобы выкинуть бумажку в окно. Однако Калпеппер не выпускает ее из рук. Мы начинаем гоняться за ним по комнате. Стив делает подсечку, как в регби, и Калпеппер валится на пол. Теперь оба они на полу, борются за обладание дурацким клочком бумаги. Единственный, кто не участвует в схватке, это Гардинг. Он так и сидит попивая чай, ему вроде бы все до лампочки. А потом он кое-что спрашивает. Смотрит на двух катающихся по полу клоунов и произносит: «Как там насчет даты?» Калпеппер, не поверив ушам, переспрашивает: «Что?» — с таким видом, будто более идиотского вопроса он отродясь не слышал. Каковое мнение, должен сказать, разделяют с ним и все остальные. А Гардинг снова: «Какая дата стоит на листке с вопросами?» Тут все заглядывают в листок и…

— И? — спросил Бенжамен, хоть и полагал, что ответ уже знает.

— Тысяча девятьсот семьдесят второй год. Двенадцатое июня семьдесят второго.

Бенжамен, откинув назад голову, рассмеялся, но то был смех, порожденный скорее восхищением, чем весельем.

— Ну да, конечно. Он просто взял в библиотеке старые вопросы. А Ивз всегда был у него на побегушках.

Дуг, прищурясь, смотрел вдаль.

— Господи, я так и вижу его тогдашнее выражение. Он сидит и просто постукивает по краю чашки своим дурацким перстнем с печаткой. Дзынь, дзынь, дзынь, и физиономия у него самодовольная и непроницаемая донельзя. Какое безумное наслаждение получает он, обводя кого-нибудь вокруг пальца. Ему удалось погрузить в хаос весь кабинет. Довести двух людей до драки.

Просто так, адского наслаждения ради. — И Дуг, допив остатки теплого уже пива, прибавил: — «Ад», когда речь идет о Гардинге, самое точное слово. Этот человек, — Дуг тщательно подбирал слова, — пешка в руках Сатаны. Таково заключение, к которому я пришел, пусть и без всякой охоты. — Он снова прилег на траву и простонал, потирая глаза: — Черт, ну и денек. Какая гнусная школа. Не диво, что Стив в конце концов сломался. Ни один пребывающий в здравом уме человек выжить в таком месте не может. Это не что иное, как питомник уродцев и чокнутых. — Он повернулся к Бенжамену и улыбнулся, словно поддразнивая его: — Возьми хоть себя с твоим значком старосты и ящиком письменного стола, набитым незаконченными шедеврами.

Дуг, кряхтя, поднялся на ноги, друзья последовали его примеру.

— Жду не дождусь возможности выбраться отсюда, — сказал Дуг, когда они уже шли к воротам, в самый последний раз шли к остановке 62-го автобуса. — Точно вам говорю, Лондон — единственный город, в котором я смог бы жить.

(NB. Дневники, которые вела в ту пору Лоис, поддаются расшифровке далеко не всегда. Цифры и буквы в начале каждой записи — к примеру, 3+260 П. С. - указывают число лет и дней, прошедших после смерти Малкольма. Звездочки внизу страницы, количество их обычно меняется от одной до пяти, являются, по-видимому, оценкой настроения, в котором Лоис провела данный день.)