Карлос Сафон - Тень ветра

Вопрос совершенно сбил меня с толку, обезоружил и даже напугал тем, как легко утратить неприязнь к человеку, которого считаешь врагом, если он демонстрирует тебе дружелюбие.

— Это неправда.

— Томас говорит, что на самом деле я тебе не то чтобы не нравлюсь, просто ты не перевариваешь моего отца, а платить за это приходится мне. А его ты боишься. Я тебя не виню, его все боятся.

Вначале я был растерян, но вскоре уже улыбался и кивал:

— Выходит, Томас знает меня лучше, чем я сам.

— Не удивляйся. Мой брат всех нас насквозь видит, просто помалкивает. Но если вдруг однажды откроет рот, стены рухнут. Он очень любит тебя, знаешь?

Я пожал плечами и потупился.

— Он постоянно рассказывает о тебе, твоем отце, книжной лавке и об этом вашем приятеле, что теперь с вами работает. Томас полагает, что он не реализовавшийся гений. Порой мне даже кажется, что он считает своей настоящей семьей вас, а не нас.

Я встретил ее взгляд — твердый, открытый, спокойный. Не зная, что сказать, я просто улыбнулся. Она загнала меня в угол своей искренностью, и я отвел глаза и стал смотреть в окно.

— Не знал, что ты здесь учишься.

— Да, на первом курсе.

— Литература?

— Мой отец считает, что точные науки не для слабого пола.

— Да. Слишком много цифр.

— Мне все равно, я люблю читать, а кроме того, здесь можно познакомиться с интересными людьми.

— Как профессор Веласкес?

Беа криво улыбнулась:

— Я всего лишь на первом курсе, но знаю уже достаточно, чтобы видеть пройдох за версту, Даниель. Особенно людей его типа.

Я спросил себя, к какому, интересно, типу она относит меня.

— Кроме того, профессор Веласкес друг моего отца. Они оба члены совета Ассоциации защиты и развития сарсуэлы и испанской поэзии.

Я сделал вид, что весьма этим впечатлен.

— А как твой жених, лейтенант Каскос Буэндиа?

Улыбка исчезла.

— Пабло приедет через три недели в увольнительную.

— Ты, должно быть, рада.

— Да, очень. Он замечательный парень, хоть я и представляю себе, что ты о нем думаешь.

Это вряд ли, подумал я. Беа смотрела на меня немного настороженно. Я уже хотел сменить тему, но мой язык меня опередил.

— Томас говорит, что вы собираетесь пожениться и перебраться в Эль-Ферроль.

Она быстро кивнула:

— Как только у Пабло закончится служба.

— Тебе, должно быть, не терпится, — сказал я, и в голосе моем прозвучала издевка; голос вообще звучал вызывающе, я и сам не знал почему.

— Если честно, мне все равно. Его семье принадлежит там пара верфей, и Пабло возглавит одну из них. У него прирожденный дар руководителя.

— Это заметно.

Беа сдержала улыбку:

— Кроме того, после стольких лет Барселону я знаю вдоль и поперек…

Ее взгляд стал грустным, усталым.

— Как я поняла, Эль-Ферроль замечательный город. Полный жизни. А морепродукты там, говорят, просто фантастические, особенно крабы. — Беа вздохнула и покачала головой. Казалось, если бы не была такой гордячкой, она вот-вот заплачет от досады. Но она негромко рассмеялась. — Уж девять лет прошло, а тебе все еще нравится меня обижать, верно, Даниель? Что ж, давай, не смущайся. Я сама виновата, думала, что мы станем друзьями или сделаем вид, что стали, но, похоже, мне далеко до моего брата. Прости, что отняла у тебя время.

Она повернулась и пошла по коридору, ведущему к библиотеке. Я смотрел, как она шла по черным и белым плитам, а ее тень прорезала полосы света, струившегося сквозь оконные стекла.

— Беа, постой!

Проклиная свой характер, я бросился следом. Посреди коридора нагнал, схватив за руку. Ее взгляд обжег меня.

— Извини. Но ты ошибаешься: это не твоя вина, а моя. Это мне далеко до твоего брата, да и до тебя. А если я тебя обидел, то из зависти к этому придурку, что ходит у тебя в женихах, и от злости, что такая, как ты, готова последовать за ним хоть в Эль-Ферроль, хоть в Конго.

— Даниель…

— Ты ошибаешься во мне, мы можем стать друзьями, если теперь, зная, сколь малого я стою, позволишь мне протянуть тебе руку. И с Барселоной ты не права, полагая, что знаешь ее наизусть; берусь доказать, что это не так, если ты разрешишь мне показать тебе город.

Я видел, что ее лицо осветилось улыбкой, а по щеке скатилась тихая слезинка.

— Надеюсь, ты не врешь, — сказала она, — иначе я все расскажу брату, и он тебе голову оторвет.

Я протянул ей руку:

— Согласен. Друзья?

Она протянула мне свою.

— Во сколько у тебя заканчиваются занятия в пятницу? — спросил я.

Она на секунду задумалась:

— В пять.

— Ровно в пять я буду ждать тебя в галерее и, прежде чем стемнеет, докажу, что ты видела в Барселоне далеко не все и что не должна ехать в Эль-Ферроль с этим кретином, которого, как мне кажется, просто не можешь любить, а если ты все-таки сделаешь это, образ города будет преследовать тебя, и ты умрешь от тоски.

— Ты кажешься очень уверенным в себе, Даниель.

Я, никогда не знавший наверняка даже который час, с убежденностью невежды кивнул. Я смотрел, как она удалялась по бесконечному коридору, пока ее силуэт не растворился в сумраке теней, спрашивая себя, что же я делаю.

Шляпный магазин Фортунь, точнее, то, что от него осталось, располагался на первом этаже узкого, почерневшего от копоти здания довольно жалкого вида на улице Сан-Антонио, рядом с площадью Гойи. На заляпанных жирной грязью стеклах все еще читалось название, а на фасаде по-прежнему развевалась реклама в форме котелка, обещавшая модели по индивидуальному заказу и последние новинки парижской моды. Дверь была закрыта на висячий замок, к которому, казалось, лет десять никто не прикасался. Я прижался лбом к стеклу, пытаясь проникнуть взглядом в темные глубины.

— Если вы по поводу аренды, то опоздали, — произнес голос у меня за спиной. — Управляющий зданием уже ушел.

Женщине, заговорившей со мной, было около шестидесяти; она была одета так, как одеваются в Испании безутешные вдовы. Из-под покрывавшего голову розового платка выглядывала пара буклей, стеганые шлепанцы были надеты на длинные ярко-красные носки, закрывавшие лодыжку до середины. Я сразу понял, что передо мной консьержка.

— А что, магазин сдается? — спросил я.

— А вы разве не затем пожаловали?

— Вообще-то нет, но, кто знает, вдруг заинтересуюсь.

Консьержка нахмурилась, не зная, как лучше поступить: считать меня вертопрахом или истолковать свои сомнения в пользу обвиняемого. Я изобразил свою самую обворожительную улыбку.

— Давно магазин закрылся?

— Да уж лет двенадцать, с тех пор как старик умер.

— Сеньор Фортунь? Вы знали его?

— Я, милок, вот уж сорок восемь годков торчу на этой лестнице.

— Тогда, возможно, вы знали и сына сеньора Фортуня?

— Хулиана? А как же.