Питер Робинсон - С ПОЛЯРОИДОМ В АДУ: Как получают МБА

На другой лекции Фонт обратился к экономисту Джозефу Шумпетеру, чья книга "Теория экономического развития" в 1911-м году поставила его в ряды крупнейших теоретиков капитализма. Фонт сам основывал свои экономические взгляды на концепциях Шумпетера и хотел объяснить нам, почему.

— Как вы узнали на своих занятиях в этой бизнес-школе, — говорил он, — большинство экономических моделей статичны.

Типичная модель рассматривает деятельность человека как механический и повторяющийся процесс, всегда приводящий к равновесию между затратами и результатом. Проблема в том, что "это почти ни в чем не напоминает действительность".

Напротив, по мнению Шумпетера, важные явления в любой экономике носят внезапный и разрывный характер. Это нововведения, которые переворачивают установившуюся картину, а не подтверждают ее.

— Здесь, в Силиконовой Долине, — говорил Фонт, — нельзя проехать к бакалейной лавке, чтобы не увидеть по дороге две-три хайтековские фирмы, которых неделей раньше просто не было. Это что, статическое равновесие? Никоим образом. Это процесс динамического изменения в духе Шумпетера.

За внезапными, резкими новшествами стоят внедрившие их предприниматели. Согласно обычным моделям, предприниматели хотят лишь максимизировать свою прибыль.

— Но, по мнению Шумпетера, столь примитивная мотивация едва ли может дать всему объяснение. Вот послушайте хотя бы этот отрывок.

Фонт взял в руки потрепанную книгу, поправил очки и начал читать вслух.

"Существует желание завоевать, импульс к борьбе, стремление доказать свое превосходство над другими и преуспеть не ради получаемых при этом плодов, а ради самого успеха. И наконец, существует радость творчества, свершения, созидания, да и просто-напросто реализации себя, своей энергии и изобретательности".

Фонт отложил книгу и взглянул на нас. "Капитализм, — сказал он, закругляя лекцию, — для меня не означает подсчитывания монет. Капитализм — это романтика и увлекательное приключение".

Фонт был профессором, чье понимание бизнеса стояло выше технических дисциплин и признавало существование человеческой души. Он был преподавателем-проповедником. Как же МБА-студенты на него отреагировали? Аудитория часто пустовала на треть, а то и на половину.

— Да уж, удивляться не приходится, — как-то раз сказал мне Фонт. Из года в год получается так, что большинство записавшихся на его лекции студентов — это второкурсники, которые заинтересованы в том, чтобы прогулять эти факультативные занятия и вместо них расслабиться на солнышке в свой последний стенфордский семестр. Как ни крути, а эмбиэшникам куда как более интересны конкретные технические приемы типа калькуляции издержек, нежели усвоение фундаментальных принципов или идей.

— Бухгалтерский учет, — сказал он, — это неотъемлемая часть бизнес-практики. А работы Макса Вебера или Джозефа Шумпетера… Они из другой оперы…

Совсем другой. Из совершенно иного мира.

— Мне одиноко, — пожаловалась Дженнифер Тейлор. Сегодня был ее день рождения. Я пригласил ее сходить в традиционное место сборищ студентов, закусочную с гамбургерами и пивом, именуемую «Оазис», или «О» на туземном диалекте нашей бизнес-школы. Мы сидели в кабинке за кувшином пива и с пиццей, а музыкальный автомат в углу наигрывал что-то из шестидесятых. За стойкой группа эмбиэшников смотрела бейсбол по телевизору. Дженнифер исполнилось двадцать семь. Впервые за все время я видел ее в таком унынии.

Она рассказала, что уже почти полтора года, как рассталась со своим бойфрендом из ее родного города в Миннесоте. "Дон предлагал, чтобы мы поженились, купили себе симпатичный домик где-нибудь под Миннеаполисом и завели настоящую семью". Но Дженнифер хотела еще остаться на год-два в Северной Калифорнии, где она перед этим работала на Хьюллет-Паккарде. Они расстались в первый же уик-энд, когда стало известно, что ее приняли в Стенфорд. Дженнифер надеялась, что найдет себе кого-то в бизнес-школе.

— Но знаешь, как получилось? Парни здесь смотрят совсем в другую сторону.

Оказывается, эмбиэшники предпочитали себе молоденьких студенток, без пяти минут выпускниц университета. Даже если они и проводили время с своими однокурсницами, то только именно за этим: просто провести время. "Влюблены в свою карьеру, только и всего".

— Но, Дженнифер, — сказал я, пытаясь поднять ей настроение, — в мире полно мужчин помимо эмбиэшников…

Она покачала головой.

— Я даже не думала над этим, пока не попала сюда. А вот сейчас думаю очень и очень много. И все наши дамы тоже. Такое впечатление, как будто есть правило: женщине разрешается выйти замуж за мужчину, у которого больше образования, чем у нее. Но никто из мужчин не хочет жениться на тех, кто знает больше них. Особенно на тех, кто будет зарабатывать больше.

Даже воинствующие феминистки — и те стремились найти себе в мужья тех, кто был богаче их самих. "Вот посмотри на Глорию Стайнем. Крупнейшая феминистка в мире. Я не далее как вчера читала в «Пипл», что она крутится возле миллионеров, магнатов недвижимости. Или Джейн Фонда. Бросила своего ненормального Тома Хайдена [27]и связалась с Тедом Тернером".

— На эту тему можно даже маркетинговый анализ провести, а-ля Рид Доусон, — сказала Дженнифер. Она отпила пива и попробовала сымитировать манеру Доусона. — Я полагаю, мы можем утверждать, класс, что всякий раз, когда женщина добавляет очередные сто тысяч долларов к общей сумме своего заработка, она уменьшает число заинтересованных вступить с ней в брак мужчин в х раз. Число мужчин, заинтересованных жениться на Дженнифер Тейлор, класс, обратно пропорционально тому факту, что у нее будет МБА.

Дженнифер еще отпила пива.

— Иногда мне кажется, что после выпуска только гарвардские эмбиэшники не будут шарахаться от моей стенфордской степени…

Нельзя сказать, что одни лишь женщины образовывали четко выраженную подгруппу или меньшинство в нашем сообществе. Имелись, как я уже упоминал, иностранцы. Французы, англичане, японцы и так далее. И было еще тринадцать студентов-негров.

Что бы я ни сказал про своих темнокожих однокурсников, все это рискует прозвучать политически некорректно. (Кое-кто прямо сейчас может заявить, что я допустил ошибку, именуя этих студентов «неграми», вместо того, чтобы сказать «афро-американцы». Один из них, однако же, был из Ганы и, стало быть, он просто африканец). Впрочем, политика — а точнее, как вы увидите, ее отсутствие — и является целью моего рассказа.

Студенты-негры производили столь же сильное впечатление, как и любой другой человек в нашем классе. Им довелось учиться в престижнейших вузах, включая Принстон, Гарвард, Йель, Беркли и Стенфорд. У двоих имелись медицинские степени. Еще один работал вице-президентом банка. Одна из женщин проектировала компьютеры для Хьюллет-Паккарда. Темнокожие студенты преуспели бы где угодно. Они не нуждались в чьей-либо помощи.