Ксения Букша - Мы живем неправильно

Мать стоит, склонившись над кроваткой.

– А кто тут у нас просыпается, – говорит она ласково. – Кто у нас солнышко, маленькая белочка, маленькая девочка Ксюшенька? Чьи тут такие сладкие маленькие ножки потягиваются, чьи это глазки-смородинки такие хорошие открываются?

Дэн моет руки в ванной. Ванна полна воды: он успел к купанию.

– Дениска! – удивляется мама. – Приятно видеть вас в столь ранний час.

Она берет Ксюшеньку на руки. Девочка еще не совсем проснулась: она тянется, хлопает сонными глазами, высовывает язычок: мама-мама, дай молочка.

– Сейчас Ксюшик будет купаться, в водичке плавать, – говорит мама.

Дэн берет большую погремушку. Мама выкладывает Ксюшу на пеленальный столик, снимает подгузник. Ксюша дрыгает ножками. Мама проводит руками по грудке, массирует животик, ручки, ножки. Переворачивает малышку, чтобы она училась держать голову. Дэн гремит погремухой, девочка поворачивается, широко раскрывает глаза и издает смешные маленькие звуки. В ванной мамин муж, дядя Боря, выливает в воду настой череды, размешивает, расстилает полотенце.

– Хе, мам, она тут покакала, – бормочет Дэн.

– Вот как хорошо, – говорит мама. – А то она в последнее время в ванне это делает. Как твои занятия? Как эта ваша виртуально-реальная игра? Не надоело?

– Почему нам должно надоесть? – говорит Дэн. – Мы этим деньги зарабатываем.

– Ты не очень-то, поосторожнее с зарабатыванием, – говорит мама. – Мне эти деньги не нужны. Да и тебе сейчас нужны не столько деньги, сколько…

– Да что ты, мам! Мы на подготовительные курсы в финэк записались! Мы по этой экономике столько книг уже…

– Ну, тогда конечно, – успокаивается мама, но все же вздыхает.

Они купают девочку. Дэну нравится прикасаться к маленькой спинке, нравится Ксюшин крохотный носик, беззубый рот, который уже научился улыбаться близким; ему странно нравится и в то же время смущает то, как Ксюша присасывается к материнской груди, – его мама кормит его сестру грудью, вот чудеса…

Ксюшик засыпает, и весь дом погружается в сонную тишину. Мама осторожно перекладывает девочку на свою кровать и отправляется на кухню готовить завтрашний обед. Тихо-тихо крутится барабан в стиральной машине. И на Дэна вдруг нападает дрема. Он сидит в кресле и не может даже пальцем пошевелить. Вдруг он понимает, как безумно устал за последние месяцы. Дэн прикрывает глаза, и под веками молниями прочерчиваются острые пики, зигзаги и зазубрины графиков, вспыхивают красно-зеленым котировки, слоятся облака Ишимоку и линии Болинджера…

Вздрогнув, он открывает глаза. Перед ним стоит мама.

– Ужинать будешь? – спрашивает она.

– Чего-то не хочется, – вяло говорит Дэн.

– Ты не заболел? – она целует его в лоб. – Вроде температуры нет… Ты так устаешь! Зачем тебе эти дурацкие деньги? Я не хочу, чтоб мой мальчик здоровье себе испортил! Здоровье важнее любых денег!

– Я знаю, – говорит Дэн, глядя на диван. – Смотри, как сладко спит.

– Да, – говорит мама и улыбается, враз переключаясь на младшую дочку. – Лялечка.

– Я тоже такой был?

– Да. Ну, не такой. Ты все время орал… Я тебя пеленала очень долго, боялась, что ты руками будешь себе в глазки попадать…

– А Ксюшу не пеленаешь.

– Да вот, видишь, сейчас вроде как говорят – пеленать не надо… Прогресс в деле воспитания младенцев ушел далеко вперед, – шутит мама.

Мама и дядя Боря садятся ужинать. Дэн подходит к дивану и смотрит на маленькую сестричку.

На столе загорается ярко-синим экран мобильника – бесшумный звонок. Дэн берет трубку, выходит в коридор.

– Да.

– Это Макс, – голос преисполнен ликования. – Дэн, у нас такой клевый клиент! Мы тут с ним сидим, стратегии обсуждаем! Ты как? Решаешь?

– Еще не садился, – говорит Дэн.

– Почему? – возмущенно вопит Макс. – Килька нас завтра уроет…

– Устал.

– Уста-ал?! Да ты что?! А ну садись щажже, – Макс пародирует тон возмущенного родителя, – а то ремнем по попе, и вперед!

– Макс, – говорит Дэн, – я выхожу.

– В каком смысле?

– В прямом, – говорит Дэн. – Я делаю перерыв.

– Надолго?

– Не знаю, – говорит Дэн с некоторой заминкой. – Короче, перерыв. Уроки тебе делать буду. Какое-то время. Потом посмотрим.

– Ну ты даешь! – говорит Макс. А потом: – Ну… как хочешь… если говоришь, что устал… А прибыль как?

– Прибыль можешь вертеть, как хочешь. Моя будет половина от сегодняшнего. А что с завтрашнего – все твое.

– Ну нет, – говорит Макс. – Ты за кого меня принимаешь? Модель-то мы вместе делали. И уроки, кроме того… Я не жадница какая-нибудь. Буду тебе и от завтрашних отдавать проценты. Там, десять процентов, например. Ладно?

В его голосе, отмечает Дэн, слышно не только сожаление, но и нескрываемая радость.

– Спасибо, – говорит Дэн. – Ладно.

Он выключает телефон, идет в большую комнату. Зажигает свет. Подставляет стул. Шарит по верхней полке и находит старый, потрепанный учебник анатомии. Сдувает с него пыль, слезает со стула, возвращается в маленькую комнату, тихо садится на диван рядом с Ксюшей и углубляется в чтение.

Наш начальник был игроком. Патологическим. И все об этом знали.

Это хуже, чем алкоголь. Говорят, это как наркотики. Кто зашел далеко, того уже не вернуть к нормальной жизни. У него может быть только устойчивая ремиссия.

В основном наш начальник держал себя в руках. Но каждые два месяца он исчезал дней на десять. Возвращался похудевший, и руки у него тряслись, а под глазами чернели круги. Первые дни даже говорил с трудом. Значит, пустил под откос очередную кучу денег.

Где он играл, мы не знали. Может, в каком-нибудь казино. А может, за границу ездил. Куда-нибудь в Лас-Вегас, в Баден-Баден. Денег у него оставалось еще много. И работу свою он знал. Вообще, на редкость хороший специалист был наш начальник, таких сейчас вообще не делают. Наше предприятие выпускало точные оптические приборы для медицинских нужд. Некоторые из них наш начальник сам изобрел. Когда-то давно, когда еще не играл столько.

Пока дела на фирме шли хорошо. Мы знали, что это временно. Но пока все было хорошо, и мы не уходили.

Коллектив у нас был маленький и дружный. Мы часто говорили между собой о проблеме нашего начальника.

– У одного моего знакомого дочка подсела на героин, – рассказывал главный механик. – Он после курса лечения отправил ее послушницей в монастырь. Через пять лет она вернулась к нормальной жизни. Тогда ей было двадцать три, а сейчас уже тридцать, муж есть, ребенок.

Почему-то люди всегда воспринимают наличие мужа и ребенка как доказательство нормальности и благополучия. У нашего начальника тоже были дети. Это его не спасало.

– Ему не поможет монастырь, – возражал секретарь. – Он не сможет бросить бизнес. Это две стороны одной медали.