Ксения Букша - Мы живем неправильно

Мы с Алексом идем курить, и я ему жалуюсь.

– Вообще, – говорю. – Я не могу так работать. Мне надоело писать статьи про сухие завтраки, неудивительно, что я пишу их плохо. Это от скуки. Я скандальный журналист. Я хочу высказывать мнения и подкреплять их блестящими аргументированными доказательствами. Или хотя бы плодами моего болезненно-изысканного ума. Я хочу написать роман. Острый, актуальный, шокирующий журналистский бестселлер.

– Про что? – поражается Алекс. – Про что сейчас можно написать скандальный роман? Чем можно шокировать наш пресыщенный мир? Безногие либерийские повстанцы? Пробка, чтоб защищаться от гориллы-насильника?

– Скандальный роман можно написать о чем угодно, – объявляю я. – Налепить на человека маленькие веб-камеры и следить по Интернету. Жизнь любого человека прекрасна и чудовищна.

Алекс и Тангенс ведут войну с гоблинами. Сидят в наушниках, напрягаются, нашаривают мышками по коврикам и время от времени негромко перекрикиваются:

– Слева, слева обходи.

– Там граната.

– Посмотри за стеной.

«Подводное землетрясение вызвало гибель ста двадцати пяти тысяч человек… Цунами на Шри-Ланке… Индия затоплена… При полном безветрии волна тихо подошла и смыла цепочку островов… числятся пропавшими без вести».

Я пытаюсь представить себе, как это произошло. Однако некоторые вещи невозможно себе представить. Четверть миллиона людей на чужом языке, я их не знаю. И ничего не чувствую, кроме жжения под черепной коробкой.

– Шухер, шухер! – кудахчет Тангенс.

– Черт! – Алекс аж подпрыгивает на стуле. – Да куда ж ты, бл…

Алекс срывает с себя наушники. И Тангенс тоже. Оба в бешенстве. Похоже, на этот раз победа за гоблинами.

– Акционер! – вопит Алекс на Тангенса. – Финансист, титан, стоик!

– Это ты виноват, надо было сразу гранату брать, а так где же мне было успеть?

– Да ты просто тормоз! Как тогда в бильярд! Тыкаешь куда попало своим… кием…

– Не в бильярд, а на бильярде, – поправляю я.

Еще вечером было ясно, что снега выпадет много. Сижу за компьютером, краем уха слушая звуки. Звенит телефон у секретаря. У кофемолки басом – дон-дон – толстая белая чашечка. Тангенс надевает шапку: подправляет ее на голове, выверяя миллиметры; а потом уходит так тихо, что я даже не успеваю заметить – в дверь он ушел или в зеркало. Из коридора пахнет апельсином и кофе. Пошутить лишний раз и то лень, хотя шутки в голове так и толкутся.

– Бл-лин, – говорит Алекс тоскливо. – Вроде Новый год скоро. Почему же такая тоска?

– Потому что зарплаты нет, – отвечаю я. – Реклама не привлекается.

– У меня последние сто баксов остались.

– Пошли вина купим, – предлагаю я.

– Зачем?

– Да уж не знаю, – говорю. – Что обычно с вином делают.

Душный декабристский день, кончается оттепель. Урна пылает, как факел, у входа в метро. Острые, троекратно усиленные запахи гари, шавермы и свежих газет. Холодный ветер разносит плоские серые тучи по углам неба. В реке черные ледяные потоки бурлят со снежной пеной, как кока-кола.

Сидим с Алексом на столе и пьем не какую-нибудь «Печень неги», а актуальнейшее аргентинское вино «Термидор».

– Перед Новым годом в офисе, – говорит Алекс, обозревая окружающий пейзаж, – чувствуешь себя как-то свободнее. Начинаешь понимать, что, в сущности, это такое же место, как и все остальные места.

– А может, наоборот, в офисе начинаешь понимать, что Новый год – это такое же время, как и все другие времена?

– Может быть, – соглашается Алекс. – Ты где встречать будешь? С мамой?

– Она уехала, – сообщаю я. – В Германию, к сеструхе. Ребенка нянчить.

– У твоей сестры есть ребенок? – удивляется Алекс.

– Она шустрая, – говорю. – В семнадцать лет замуж выскочила.

Мы сидим и пьем вино. Мятые остатки снега внизу утоптаны. Пахнет желтыми розами: Революционные цветы. Пахнет бананами: предновогодний запах торговых центров. Все свежо и все прозябает. Крадутся сумерки, но мы не зажигаем света. Тишина. Слышно, как на лестнице хохочут барышни из соседнего офиса.

– Таррах-тарарах-тах-тах! – внезапно нарушает молчание Алекс.

Подходит к стене и – рывком – сдирает с нее пыльных голых баб, а также три карты: Республики Коми, Архангельской области и Мурманской области, на которых черным пересохшим маркером отмечены зоны влияния: «ЮКОС. Нойзидлер. Лукойл. Суал? Суэк».

– Неактуально! – приговаривает он.

– Долой случайные связи! – поддерживаю я, сталкивая на пол груду факсов, лежащую рядом со мной.

Факсы с шуршанием стелятся по полу. За окном по темнеющему небу через колодец двора летит маленький самолетик.

– Новый год! – зажигает Алекс. – Все во имя человека!

Перескакивает через стол, попадает руками и ногами в стул, катится по полу, выезжает в коридор и там с грохотом врезается в принтер.

– Даешь либеральную империю! – кричу я, заливая в горло остатки «Термидора».

Я завожу музыку: «Волшебная флейта» Моцарта. Мы принимаемся скакать и топтаться, вздымая руки. Заратустра, учитель легких танцев, предлагает нам выстроить кручи, чтоб танцевать над бездной.

– Известный всем я птицелов! – подпеваем мы, скача через столы. – Я вечно весел, труляля!

– И знают все меня, и стар и млад, хоть я не знатен, не богат!

– Хоть я не знатен, не богат!

– Ух ты! – это Алекс заприметил на верхней полке шкафа детский красно-белый барабанчик. – Сейчас я буду малютка Оскар! – он лезет на полку, достает барабан и начинает яростно колотить по нему карандашами. – А ты будешь кто?

– А я буду мистер Икс! – вспрыгиваю на стол, оттуда перемахиваю через монитор и взлетаю на одну из офисных перегородок. – Опля! Алле! Антрре! – балансирую я, отпускаясь и запрокидываясь. – Дже-ельсомина! Дже-е-ельсо-ми-на!!

Я слышу дикий грохот и в следующий момент понимаю, что лежу лицом вниз на полу. Алекс стоит надо мной, держась за мои волосы, и приговаривает:

– Петр? С вами все в порядке?

Как диктор на телевидении, когда вызывает на связь корреспондента из горячей точки.

– Святой Бонавентура, – я поднимаю голову. – О-о… святой Бонавентура.

Два раза, потому что в глазах двоится. Утираюсь. Поднимаюсь. Падаю.

– Лежи, лежи, – кудахчут надо мной несколько Алексов. – У тебя вся рожа разбита. Главное, не отрывай от пола лопатки! Я сейчас принесу воды!

Покачиваясь, я сажусь. Меня подташнивает. Число жертв урагана в Азии увеличивается. Вороны кружат над памятником Горькому и над Александровским парком.

Брюзгливо озираясь, входит редактор. По инерции приближается к окну, там поворачивает, огибает центральные компьютеры, в задумчивости проходит назад, беспорядочный и хаотичный, как броуновская частица.

– Я все знаю, – говорит редактор за моей спиной бесцветным голосом. – Как шантажируешь наших партнеров. Как берешь за статьи деньги. Как ты ездил на Украину, тоже знаю. Теперь ты еще и пьянствуешь на рабочем месте. Если они выиграют суд, я тебя уволю.