Кари Хотакайнен - Улица Окопная

Эротический массаж навевал тоску.

Мне трудно было привыкать к тому, что обычный массаж торса плавно перетекал на ягодицы и промежность. Когда клиенты возбуждались, я тоже прикидывался возбужденным, хотя сам тем временем обдумывал интерьер будущей комнаты для Сини. Сложнее всего оказалось массировать грудь: мне так и мерещилась грудь Хелены, хотя у большинства клиенток вместо грудей болтались аморфные комочки. Только у кассирши из магазина «Алепа» были крепкие круглые яблочки, как у Хелены.

Когда соски ее затвердели, у меня к горлу подкатил комок.

Я сделал вид, что мне дурно, и прекратил массаж.

Кассирша же успела до крайности возбудиться. Соскочив со стола, она повалила меня на пол и попыталась протиснуть соски мне в рот. Я схватил ее за волосы и скинул с себя.

Кассирша рыдала на полу в гостиной, а я глотал слезы на кухне.

Объяснив причины своего поведения, я сделал ей скидку. Но она все равно заплатила полную цену и попросила назначить новое время на следующей неделе. Я предложил ей обычный массаж без эротики.

Только тогда я наконец постиг всю глубину своей тоски. Едва кассирша ушла, я занялся на балконе дыхательной гимнастикой и упражнениями для мышц брюшного пресса. Я убивал чувства физкультурой.

В тот вечер случился еще один клиент – местный штангист. Его плечевой пояс был отлит из бетона. Навалившись на штангиста всем телом, я пробился между дельтой и трапецией, Пятнадцать минут ковыряния, и вот качок уже постанывал и кряхтел.

Полчаса тянулись вечно. Последние движения я совершал почти бесчувственными пальцами. Встав со стола, штангист натянул штаны и спросил, нельзя ли приобрести у меня хороший музыкальный мини-центр. Якобы ему намекали. Я притаранил центр и, компенсируя усталость, запросил шестьсот марок. Штангист одобрил завышенную цену: уж очень ему понравился массаж. Редко кто, по его словам, проникал между мышц, добирался до центра боли.

Потом обрушилась темнота.

Я отрубился на тринадцать часов, проспал на работу. Завскладом Сиикавирта напомнил мне, что логистика накроется медным тазом, если каждый будет являться на работу, когда ему вздумается. Отовравшись, я прикорнул в комнате отдыха за холодильником.

По возращении домой я обнаружил в подъезде длинноволосого хмыря, которому дали мой адрес. За новую, но без наворотов мобилу «Нокия» я содрал с него 400 марок. Потом стал устанавливать массажный стол и вдруг вспомнил, что на сегодня у меня нет клиентов! Впереди идеальная многочасовая свобода.

Полтора часа я честно отбегал, потом предавался раздумьям.

Эротический массаж и перепродажа краденого вкупе с крайним аскетизмом способствовали стремительному росту моих доходов и настроения. Эдак я уже через пару месяцев поторгуюсь за дом, требующий небольшого ремонта.

Выдержу? А то!

Я привык к бессонным ночам и к режиму в стиле экстрим. В результате чувства обострились до крайности. Урчание холодильника казалось мне резким шумом. Пальцы шмонили табачиной, даже если руки покоились на коленях. Когда верхний сосед спускал в туалете воду, мне чудилось, будто ведро воды обрушивается прямо на голову. И постоянно хотелось спать. Глаза были как-то слишком открыты, хотя у моего двойника в зеркале опухшие веки почти закрывали их.

Мне не терпелось позвонить Хелене, рассказать, что я делаю ради нашей новой жизни. Но я сдержался. Бег научил меня, что после марафона человек как бы парит в воздухе, способный сотворить чудо. Стоит мне сейчас позвонить, как я вскоре пожалею об ошибке.

И все же я хотел как-то связаться с ними. Я знал, что достигну этого посредством выпечки. Самые пленительные запахи мира источают только гашиш и – плюшки.

Где-то в полночь, пропитанный ароматом свежей сдобы, я мельком просматривал объявления о продаже домов, сосредоточенный в основном на фото моих любимых. Хелена запечатлелась с растрепанными волосами. Я нарочно попросил их взлохматить. Сини щеголяла великоватым платьем в цветах, подарком родственников. Розанчик на животе размером чуть не с ее голову. Дочурка щурилась: солнце над Пяяннэ слепило глаза. Хелена тоже прищурилась на один глаз, словно подмигивала мне.

Я прилепил эти фотографии на дверцу холодильника по соседству с последней квитанцией своего банковского счета.

Замерев перед фоткой и квитанцией минут на семь, я пытался войти в контакт. Эту технику я перенял у одного датчанина на Руйсроке [5]в 1978 году. Для него умение сосредотачиваться было все равно что религия. Закрыв глаза, он посреди грохочущего рока устанавливал астральную связь со своей матерью, которая жила в северной части Копенгагена. Башка его то и дело подергивалась, веки вздрагивали, будто в тике, он пошатывался. Никогда не забуду, насколько меня захватило то, что он делал, отстранившись от бурлящих масс и музыки. Вернувшись на траву парка Руйссало, он сообщил, что у матери все в порядке и она передает мне привет.

Закрыв глаза, я отдался течению вселенной.

Сработало. В эту минуту Хелена и Сини были со мной на моей кухне.

Исчезли раздоры, разящий кулак, скула, подвернувшаяся на его пути. Растаяла странная полиэтиленовая преграда, выросшая между нами в будничной жизни. Испарилась тишина, подобная глухой стене, которую способны воздвигнуть исключительно незлобивые люди, не склонные к обидам и ссорам.

Пространство наполнилось звуками, подобными щебетанию птиц, словно я очутился в экзотическом лесу.

В пустую, гулкую в отсутствие мебели комнату спустились с обшарпанного потолка голуби мира, лучшие друзья «бэушных» военных бушлатов, которые продают на складах.

Голуби уселись мне на плечи. Я не понимал их воркования, просто внимал частоте звука. Они пытались поведать мне, что не все еще прощено, но фингал заслужил прощение.

Стряхнув оцепенение, я вновь очутился перед дверцей холодильника.

Состояние мое не достигло идеала, зато прояснилось.

Я вышел на балкон, закурил. В шесть затяжек прикончил сигарету. Вдавливая окурок в банку, вспомнил, что Сини играла именно с этой банкой. Я отправил ее в мусор.

Вернувшись к своим делам, я снова всю ночь изучал объявления. Я выбирал только старые дома не в лучшем состоянии. Нашел парочку, которые подняли давление. И разозлили. Выписка из банковского счета грубо напоминала, что мне предстоит сбыть с рук еще несколько десятков мобильников, магнитофонов и охочих до ласк теток, прежде чем я действительно смогу купить самый захудалый домишко.

Процесс приобретения и оплаты жилья стал религией, которую признавали практически все, независимо от партийной принадлежности. Беспорядочные колебания цен на недвижимость, нехватка денег и высокий процент воспитали в стране, особенно в Хельсинки, особое племя, которое на пороге банков неустанно твердило мантры о прелести существования в собственном доме. Это племя за десять лет только банковскими процентами выплатило сумму, на которую можно отгрохать совершенно новый коттедж.