Кари Хотакайнен - Улица Окопная

Сижу на качелях под яблонями, скольжу по траве босыми ногами. Догорает августовский вечер, сауна топится. Сейчас они выйдут из машины, и мы вместе пойдем париться. Но прежде я накормлю того, кто отдал мне все.

Что за птица поет там, высоко, в ветвях березы? За день я успел наслушаться истошных воплей и неритмичного перестука сердца, так что сейчас не узнаю даже этого знакомого голоска. Легкий ветерок, прошумев листвой, уносит птицу. Я перевожу взгляд в небо и отрываю ноги от земли. Качели лениво покачиваются. Башка кружится. Дневные заботы до того проели мне мозги, что, стоит притормозить, как кажется, что траву мгновенно морщинят волны.

Я никому не должен ни пенни, разве что объяснение.

Все началось с полгода назад, когда я потерял жену и ребенка. Я не знал, как возвратить их. Ясно, что от слов мало толку.

Они ушли в начале апреля, в пятницу вечером, когда сгустились сумерки, точно посередине матча Финляндия – Швеция. Хелминен еще держал шайбу на синей линии, вертелся и так и эдак, наконец пасанул Каралахти, тот мощно послал, шайба влепила в штангу и рикошетом назад. Я как подскочил, как заорал: «Сука, не-ет!..» Финляндия играла в преимуществе, когда Хелена одела Сини, и они были уже в прихожей. Я и слова вымолвить не успел, а она в открытую дверь пожелала мне гореть в аду на слабом огне.

Я кинулся вдогонку. Сиркку загодя припарковала машину перед дверьми подъезда. Хелена с Сини на руках впрыгнула на заднее сиденье. Я схватился за ручку дверцы, а машина ка-ак рванет… через несколько метров бросить пришлось, конечно. И рожей прямо в раскисший снег. Лежал-пялился, а красные огоньки убегали вдаль.

Когда я вернулся домой, комментатор сообщил, что в перерыве между периодами мы увидим в записи генерала Адольфа Эрнрута, который поприветствует финскую сборную. Восседая на стуле, подергиваясь, генерал говорил о величии нашего независимого отечества. Он приказал парням честно драться до победного конца. Поскольку мое именное ведро осталось на кухне, я блеванул прямо на светлый ковер. Двух стаканов воды хватило, чтоб выполоскать изо рта этого генерала.

Позвонил Сиркку на мобильник. Выключен. Позвонил ей домой, там автоответчик. Оставил сообщение: Это я, Матти. Я был не прав. Возвращайтесь. Нельзя же так.

Уселся возле телефона и стал ждать. Я был уверен, что она вот-вот позвонит и скажет: будем с Сини дома через пятнадцать минут.

Через три дня я получил письмо с описанием свойств моего характера и юридических деталей происшествия. Хелена сообщала, что собирается подать на развод и что в состоянии выдержать полгода срока на размышление. Развод, по ее мнению, очевиден и обоснован.

Выйдя на балкон, я закурил и заодно подпалил письмо.

В течение следующих двух дней меня глодали тоска и злость, дыхание прерывалось, в груди кололо, случались странные приступы головокружения, я дрожал в лихорадке и вскакивал во сне. Стоя на балконе глубокой ночью, я рассматривал собственный кулак: чья это костлявая штука?

Хелена намерена построить развод на одном фингале.

На одном.

А сама-то что сделала прежде? Сморозила гадость, такую гадость, что у меня в глазах потемнело, кухонные шкафы поплыли, я будто ослеп на миг. Хелена проделала древний трюк, известный с туманных времен человечества: ударила словом, чтобы я ей двинул в ответ. Суд и социальные работники тут же стелют красную дорожку тому, у кого под глазом фингал.

Но прежде фингала я делал все, что мог. Все, что мог, – по-моему. Абсолютно ничего – по ее мнению.

Я душу открывал, проникался сочувствием и пониманием, соглашаясь на невыгодные сделки. Я даже обещал записаться на семейную терапию, которая опутала страну, подобно сети пансионатов. Пока я отсиживался дома, слушая рок, страна обучила батальоны терапевтов и психологов, готовых вскрыть кризисные нарывы в семье.

С неделю я сожалел о своем обещании, и все же дыхательная гимнастика и упражнения для мышц брюшного пресса сотворили из меня человека, который вошел в комнату и уселся на желтый стул.

К сожалению, я не сдержался. Терапевт оказался кроткой овечкой с пушистой бородкой, которая понимала обе стороны. Я не вынес ее сострадательного пристального взгляда. Она сравнила длительные отношения со странствиями в пустыне. По ее мнению, нас занесло в песчаные дюны без компаса. Кризис дает возможность. Пушистая борода предложила нам передохнуть на песочке. Опрокинув растворимый кофе на ее бумаги, я заорал, что жаль, не догадывался о терапии для слабоумных семейных пар. Борода глазом не повела, а только вытерла кофе, поблагодарив меня за выражение собственного мнения – без этого якобы человек увядает. Я опрокинул еще какой-то прибор, только тогда она указала на дверь.

Промаявшись пару дней, я наконец зарядился необходимой энергией, чтобы основательно убраться в квартире. Рассадил мягкие игрушки на кровати и тщательно вылизал все углы. Сперва я думал, что Хелена только хотела проявить свой огненный нрав, но постепенно проникался верой в развод.

Дни проходили в тумане, деталей я совершенно не помню. Меня бросили. Все мамы с детьми во дворе стали моими. Когда по телевизору показывали репортажи о проблемах детских садов, я выключал его. Все шатенки в рекламе одежды были Хеленой.

Мягкие игрушки оказались страшнее всего. Их глаза отовсюду смотрели на меня, как на убийцу. Я собрал игрушки в большой картонный ящик и засунул в кладовку. Маленькую тарелку с мишкой, которая обнаружилась в мойке, я швырнул в помойное ведро, словно отравленную.

Как-то Хелена позвонила мне сообщить, что нам запрещено контактировать. Она этого добилась. Я заорал, что из-за одного фингала это невозможно. Она утверждала, что уломала чиновников. Я знал, что фокус не пройдет, но от самого намерения мне стало до того больно, что я бросил трубку.

Я написал Хелене письмо. Из кожи вон вылез, чтобы письмо получилось спокойным и примирительным. Я попросил разрешения увидеть Сини как можно скорее. Хелена согласилась, но от развода не отступилась.

На автостоянке перед маркетом Хелена отпустила Сини: ну, беги к папе. Схватив Сини на руки, я старался сдержать рыдания. Накрутив мои волосы на палец, Сини спросила, где я был.

– Дома.

– Но не у нас дома. Наш дом у тети Сиркку.

– Это понарошку. Скоро вы вернетесь ко мне в настоящий дом.

– А мама говорит, что нет.

– Мама шутит.

– Не-а. Хочу морожено-о.

– Мороженое дома.

– Там, в настоящем доме?

– Там.

В понедельник утром я вернул ей Сини. Местом передачи Хелена назначила ту же автостоянку. «Местом передачи». Ничего себе нашла выраженьице! Прижав Сини к себе, я обещал, что в следующий раз мы пойдем в Линнанмяки. [1]