Александр Торин - Кризис

Господи, дай мне мудрости не пристрелить какую-нибудь очередную дуру, собирающую деньги в пользу голодающих, на новую рясу местного религиозного деятеля, или в защиту малолетних преступников. Все-таки, Америка – неплохая страна. Только дикая немножко. По крайней мере, закон на моей стороне. Если я пристрелю кого-нибудь, просочившегося на территорию моей комнатушки против моего желания, меня, скорее всего, оправдают. Единственная проблема – я не имею права носить заряженное оружие. В багажнике и разряженное – это пожалуйста.

Наиболее уязвим я на улице. На парковке. За рулем автомобиля. Ну что же, я спускаюсь в гараж, держа палец на курке. И только когда убеждаюсь в том, что меня никто не ждет, разряжаю револьвер.

На обратном пути я виляю туда и сюда, тщательно выискивая в зеркальце заднего вида подозрительные машины. Перед приездом домой, каждый раз в другом месте: в соседнем переулке, на парковке около магазина, у прачечной, я вдруг лезу в багажник и со скучающим видом произвожу наполнение револьвера пулями. Домой! Домой! Щелкает охрана, я еще некоторое время держу револьвер на вытянутой руке, потом опускаю дуло и понимаю, что остался жить.

Быть может, все это глупо, но я уверен, что братки-мытари не ожидают, что их жертва готова к обороне. Пусть это окажется для них приятным сюрпризом. Конечно, если они вдруг окажутся профессионалами, мне скорее всего придется плохо. Хотя, куда там, девять шансов из десяти, что мои преследователи не отличаются профессионализмом, а тем более, глубиной интеллекта, и, следовательно, у меня есть неплохой шанс на выживание.

Выживают только параноики… Как это ни грустно. Ну все-таки, ребята, вы меня, по большому счету, все-таки недооцениваете. Я, хотя и типичный гнилой и даже перегнивший интеллигент, но все-таки на своей шкуре знаю, как чувствует себя человек, когда с неба падают ракеты. Я знаю, на что похож звук осколка, пробивающего потолок, и как хрустят под ногами оконные стекла, выбитые ударной волной. Я знаю, что думают люди, ожидающие невидимых газов или бактерий, вползающих в комнату через щель под дверью, через вентиляцию. Я знаю, как это ощущается холодной полоской где-то между спиной и животом, когда в тебя стреляют. В долгу не останусь, не на того напали.

Грустно все это. Господи, как же я всю жизнь ненавидел оружие! Не дай мне им воспользоваться, прошу тебя! Пусть мои преследователи умрут мирным путем, по пьяни вывернув машину на встречную полосу, или наглотавшись неправильных таблеток. А я обещаю тебе, что, как умею, обязательно помолюсь за их души.

Никогда не привыкну к утренним телефонным звонкам! Все мои неприятности в последние месяцы происходят от телефона. Быть может, его лучше просто отключать во избежание истощения нервной системы? Ну, ничего, замечательная система автоматической записи телефонных разговоров готова к действию. Стоит только снять трубку, с утра, вечером, ночью, как начинает крутиться кассета. Контора – пишет.

– Хэлло, как дела?… – Голос гаденький, но принадлежит аборигену. Я облегченно вздыхаю: от аборигенов, за редким исключением, гадостей ожидать не приходится. Первая, самая страшная и жестокая фаза накопления капитала, у них закончилась лет сто назад. Вслед за ней начались углубляющиеся и усиливающиеся общие кризисы капитализма, примерно как схватки у беременной женщины. И, вместо ребенка, наружу выглядывает… Правильно. Мурло мещанина. Нет, никогда мне, видимо, не избавиться от тяжкого наследия прошлого.

– Прекрасно, – с отвращением вздыхаю я. Они мне осточертели, эти кредитные компании, банки, агенты по продаже недвижимости, пылесосов, круизов на Багамы. – Я очень занят, всего доброго.

– Подождите. Вы наверняка не знаете, какие выгодные условия…

– О вашей программе я прекрасно осведомлен. Но не хочу. Извините.

Сейчас начнется: Спасибо за ваше участие. Если будут какие-либо вопросы, позвоните по телефону…

– Какой программе? – мой собеседник растерялся, и я понял, что инстинкт подвел меня.

– Ну как же, какой у вас там процент по кредиту? Он для меня слишком высок! – Это я огрызнулся. Если на всех этих агентов не рявкнуть после первых же фраз, они не отстанут уже никогда. Благодаря своей мягкости, я был против желания подписан на бесконечные программы страховок, попал в клуб добровольных помощников пожарной дружины и даже в общество защиты животных, используемых для лабораторных опытов. Каждое из этих обществ умудрялось стребовать с меня от двадцати до пятидесяти долларов. Они были настолько навязчивыми, что отдать деньги оказывалось гораздо более простым делом, чем отбиться от их домогательств.

– У нас высокий процент, – смутился мой собеседник.

– Послушайте, что я вам скажу. Если предложите пять с половиной процентов кредита, перевожу на вашу карточку… – я на секунду задумался. – Ну, тридцать тысяч для начала вас устроит?

– Тридцать? Нет, это слишком много.

– Всего доброго, – я приготовился повесить трубку.

– Нет, вы меня не поняли. Девяносто семь процентов моих клиентов находят работу с повышением оклада на десять-пятнадцать процентов. Это – не учитывая акций и ежегодных премий.

– Не надо ничего повышать на десять процентов, – я еще наполовину спал, но каким-то краешком сознания уже начинал понимать, что происходящее несколько нарушает мои устоявшиеся стереотипы американского образа жизни.

– Тридцать тысяч обещать не могу, но о восьми-десяти можем разговаривать … – голос в телефонной трубке подернулся каким-то бархатистым оттенком. – Даже о двенадцати с половиной… – в трубке всхлипнуло, потом громко чихнуло.

– Будьте здоровы! – По-английски это звучало втройне фальшиво, Да благословит тебя Господь… – Погодите, – я все-таки проснулся. – О чем идет речь?

– Алекс, ну как же… Би-Си-Бай – прекрасная, агрессивная, растущая корпорация. Ей нужен приток новой крови, свежая струя, так сказать. Вы ведь хороший специалист, мы про вас все знаем.

– Да откуда вы узнали, что я больше не работаю?

– Новости в нашей долине распространяются быстро… Итак, вас интересует предложение? Зарплату повышают на пятнадцать процентов. Премия за переход к нам – восемь тысяч долларов.

– Уггх, – задохнулся я на секунду, вычислив, что после выплат налогов и алиментов, мне достанется примерно треть, если не четверть от этой суммы. Ну что же, это почти что два месяца жизни.

– Я понимаю… Ничего пока обещать не могу, но думаю, что для вас дотянем премию до… – он начал что-то неразборчиво пришептывать.

– Алло? – я почувствовал себя неловко.

– Ну, скажем, двенадцать тысяч вас устроят?

– Уггх. – Ставки росли.

– Ну, может быть, пятнадцать.