Сью Кид - Тайная жизнь пчел

Я ступила в пустынный коридор, изобилующий различными запахами. Гвоздика, старики, спиртовые протирки, освежители воздуха, микстуры. В белом отделении из окон торчали кондиционеры, но здесь лишь вентиляторы гоняли с места на место горячий воздух.

У стойки дежурной сестры стоял полицейский. Он выглядел, как какой-нибудь старшеклассник, который прогуливает физкультуру или вышел покурить на переменке. Он разговаривал с девушкой в белом. Видимо — медсестра, но она не выглядела намного старше меня. «Я сменяюсь в шесть», — расслышала я слова полицейского. Она улыбалась, пряча за ухом непослушный локон.

В противоположном конце коридора напротив одной из комнат я увидела пустой стул. Под ним лежала полицейская фуражка. Я подошла и увидела на двери табличку: «ПОСЕЩЕНИЯ ЗАПРЕЩЕНЫ». Я вошла прямо туда.

Там было шесть кроватей, и все они пустовали — кроме одной, самой дальней, возле окна. Одеяло вздыбилось, с трудом вмещая под собой пациента. Я опустила сумку на пол.

— Розалин?

Вокруг ее головы была обмотана марлевая повязка размером с детскую пеленку. Запястья привязали к прутьям кровати.

Увидев меня, она начала плакать. За все те годы, что она за мной ухаживала, я ни разу не видела, чтобы хоть одна слезинка скатилась по ее лицу. Теперь же словно прорвало плотину. Я гладила ее руку, ногу, щеку, плечо.

Когда ее слезные железы наконец истощились, я спросила:

— Что с тобой случилось?

— Когда ты ушла, этот полицейский по кличке Туфля впустил тех людей, чтобы они получили свои извинения.

— Они снова тебя ударили?

— Двое держали меня за руки, а третий бил — тот, с фонариком. Он сказал: «Извиняйся, черномазая», а когда я не извинилась, он стал меня бить, пока полицейский не сказал «хватит». Но они все равно не дождались своих извинений.

Я желала, чтобы эти люди подохли в аду, моля о глотке воды, но я сердилась и на Розалин. Почему ты не могла просто извиниться? Тогда, может Франклин Пози, побив, оставил бы тебя в покое. Но теперь они точно вернутся.

— Тебе нужно уходить отсюда, — сказала я, отвязывая ее запястья.

— Но я не могу просто уйти, — сказала она. — Я все еще в тюрьме.

— Если ты здесь останешься, эти люди придут и убьют тебя. Я не шучу. Они убьют тебя, как убили тех цветных в Миссисипи. Даже Т. Рэй так считает.

Когда она села, ее больничный халат поднялся выше колен. Она попробовала его натянуть, но тот снова полз вверх, словно резиновый. В шкафу я нашла платье и протянула Розалин.

— Но это безумие, — сказала она.

— Надевай платье. Просто делай, что я говорю, ладно?

Она натянула его через голову и встала. Повязка косо сползала на глаза.

— Повязку надо снять, — сказала я.

Я сняла повязку, и под ней обнаружились два ряда швов. Затем я заглянула в замочную скважину, чтобы посмотреть, не вернулся ли полицейский на свой стул.

Он был там. Конечно, было бы слишком хорошо, если бы он флиртовал с медсестрой столько времени, чтобы мы успели оттуда смыться. Я постояла пару минут, пытаясь что-нибудь придумать, затем открыла свою сумку, нащупала деньги и вытащила несколько десятицентовиков.

— Я попытаюсь от него избавиться. Залезай в постель, на случай если он заглянет.

Она таращилась на меня, ее зрачки сузились, превратившись в две точки.

— Малютка Иисус, — сказала она.

Когда я вышла в коридор, он аж подпрыгнул.

— Тебе не положено там находиться!

— Я уже поняла, — сказала я. — Я ищу свою тетю. Готова поклясться, что мне сказали «комната сто два», но там какая-то цветная. — Я потрясла головой, стараясь выглядеть смущенной.

— Ты заблудилась. Тебе нужно в другое крыло здания. Здесь отделение для цветных.

Я улыбнулась.

— Понятно.

В отделении для белых я нашла телефон-автомат. Над информационной стойкой я увидела номер больницы и набрала его, попросив дежурную медсестру цветного отделения.

Я прочистила горло.

— Это жена надзирателя из полицейского участка, — сказала я ответившей мне девушке. — Мистер Гастон хочет, чтобы вы отослали полицейского, который у вас дежурит, назад в участок. Скажите, что должен приехать священник, чтобы подписать кое-какие бумаги, а мистер Гастон не может здесь находиться, поскольку ему надо срочно уйти. Так что, пожалуйста, скажите, чтобы он сразу же шел сюда.

Какая-то часть меня произносила эти слова, а другая часть слушала, как я их говорю, и думала. Думала то об исправительной школе, то о колонии для юных правонарушителей и понимала, что скоро я наверняка окажусь в одной из них…

Я прокралась в цветное отделение и встала, сгорбившись над фонтанчиком питьевой воды, искоса глядя, как девушка в белом, активно жестикулируя, пересказывает ему мое послание. Я видела, как полицейский надел свою фуражку, прошествовал по коридору и вышел за дверь.

В коридоре я огляделась по сторонам. Чтобы добраться до двери, нужно было пройти мимо стойки дежурной сестры, но девушка в белом была занята — опустив голову, она что-то писала.

— Иди, будто ты псюетитель, — сказала я Розалин. Когда мы были на полпути к стойке, девушка прекратила писать и встала.

— Дерьма кусок, — прошептала я. Схватив Розалин за руку, я втащила ее в какую-то комнату.

Крошечная старушка сидела на кровати, как птица на насесте. Ее лицо напоминало сморщенную черничину. Когда она нас увидела, ее рот приоткрылся, а язык изогнулся, как запятая, потерявшая свое место.

— Мне бы воды чуток, — сказала она.

Розалин налила из кувшина и протянула ей стакан, пока я, прижимая сумку к груди, выглядывала в коридор.

Я увидела, как девушка, взяв какую-то бутылку, исчезла в комнате за несколько дверей от нас.

— Пошли, — сказала я.

— Уже уходите? — спросила старушка.

— Ага, но я вернусь еще до вечера — это уж как пить дать, — ответила Розалин, скорее мне, нежели этой женщине.

На этот раз мы повели себя не как посетители, а рванули бегом.

Снаружи я схватила Розалин за руку и потащила за собой.

— Поскольку ты все так хорошо продумала, то, полагаю, ты знаешь, куда мы идем, — с выражением сказала она.

— Мы идем к Сороковому шоссе и ловим там машину до Тибурона, Южная Каролина. По крайней мере, попробуем.

Мы шли окольными путями, сначала через городской парк, пройдя по узкой аллее до Ланкастер-стрит, затем несколько кварталов до Мэй-Понд-роуд, где, пройдя бакалею Глена, свернули на пустырь.

Мы пробирались через заросли кустов и цветов, среди стрекоз и запаха каролинского жасмина, столь густого, что я почти видела, как он клубится в воздухе, подобно золотистому дымку. Розалин не спрашивала меня, почему мы едем в Тибурон, а я ей ничего не говорила. Зато она спросила:

— С каких это пор ты стала говорить «дерьмо»? Я никогда не прибегала к сквернословию, хотя немало слышала его от Т. Рэя, а также читала на стенках в общественных уборных.