Сью Кид - Тайная жизнь пчел

Положив Библию на стол, она сказала:

— Уже довольно давно мы не рассказывали историю о Нашей Леди в Оковах, а поскольку у нас здесь гости, которые никогда не слышали историю этой статуи, я подумала, что будет неплохо рассказать ее снова.

Я начинала понимать, что Августа обожает рассказывать истории.

— Правда, всем нам пойдет на пользу, если мы послушаем историю еще раз, — сказала она. — Истории должны рассказываться, а иначе они умирают. И когда они умирают, мы не можем вспомнить, кто мы такие и зачем мы здесь.

Кресси кивнула, отчего страусовые перья на ее шляпе взметнулись в воздух, создав впечатление, что в комнату залетела настоящая птица.

— Правильно. Расскажи нам, — сказала она. Августа пододвинула свой стул поближе к статуе Черной Марии и села к нам лицом. Когда она заговорила, было совсем не похоже, что говорит Августа. Было похоже, что кто-то говорит через нее, кто-то — из другого места и из другого времени. Она неотрывно смотрела в окно, словно бы видела, как на небе разыгрывается эта драма.

— Итак, — сказала она, — давным-давно, во времена рабства, когда наши люди были собственностью белых, они ежедневно и еженощно молились о своем освобождении… На островах близ Чарлстона они приходили в храм, пели там и молились, и всякий раз кто-нибудь из них просил Господа ниспослать им спасение. Ниспослать утешение. Ниспослать им свободу.

Было видно, что она повторяла эти вводные строчки тысячи раз за свою жизнь, что она произносила их точно так, как слышала из уст некой старой женщины, которая слышала их из уст еще более старой женщины, — как песню, ритм которой раскачивал нас, пока мы не покидали свои тела и сами не оказывались на Чарлстонских островах, ища спасения.

— Однажды, — сказала Августа, — раб по имени Обадия грузил кирпичи на корабль, который плавал по реке Эшли, и вдруг заметил нечто, прибитое к берегу. Подойдя ближе, он увидел, что это деревянная фигура женщины. Ее тело словно бы вырастало из деревянной колоды — черная женщина с поднятой рукой, сжатой в кулак.

На этом месте Августа поднялась и встала в такую же позу. Она постояла так несколько секунд, а мы сидели, завороженные этим зрелищем.

— Обадия вытащил женщину из воды, — продолжала она, — и с большим трудом поставил ее вертикально. Затем он вспомнил, как они просили Господа ниспослать им спасение. Ниспослать утешение. Ниспослать им свободу. Обадия понял, что Господь послал им эту фигуру, но он не знал, кто она такая. Он опустился на колени прямо в илистую грязь подле нее и услышал голос, говорящий в его сердце ясно как день. Голос сказал: «Все в порядке. Я здесь. Теперь я позабочусь о вас».

Эта история была в десять раз лучше, чем про монашку Беатрис. Августа плавно шагала по комнате, продолжая свой рассказ:

— Обадия пытался поднять отяжелевшую от воды женщину, которую Бог послал, чтобы она позаботилась о них, но та была слишком тяжела, и тогда он сходил за еще двумя рабами, и втроем они перенесли ее в храм и поставили на пьедестал.

— К наступлению воскресенья уже каждый знал о фигуре, принесенной рекой, и о том, что она говорила Обадии. Храм был полон людьми, а те, кому не хватило места, толпились у дверей и сидели на карнизах. Обадия сказал им, что знает — это Господь Бог послал ее, но не знает, кто она.

— Он не знает, кто она! — воскликнула Сахарок. И тут все Дочери Марии принялись в один голос повторять, снова и снова: «И никто из них не знал».

Я посмотрела на Розалин, которую я просто не узнавала, — как она сидела, подавшись вперед на стуле, повторяя вместе со всеми: «И никто из них не знал».

Когда вновь воцарилось молчание. Августа продолжила:

— Старейшей среди рабов была женщина по имени Перл. Она ходила с палкой, а когда говорила, то все ее слушали. Она поднялась на ноги и сказала: «Та, что перед вами — мать Иисуса».

— Каждый знал, что мать Иисуса зовут Мария и что она повидала в своей жизни немало горя. Что она сильная и преданная и у нее материнское сердце. И вот она перед ними, присланная им по тем же водам, по каким их везли сюда в оковах. Они поняли, что она знает обо всех их страданиях.

Я смотрела на статую и чувствовала, как что-то раскалывается в моем сердце.

— И вот, — сказала Августа, — люди принялись плакать, танцевать и хлопать в ладоши. Они подходили по одному и дотрагивались до ее груди, желая получить утешение прямо из ее сердца.

— Они проделывали это в храме каждое воскресенье, танцуя и касаясь ее груди, и наконец они нарисовали на ней красное сердце, чтобы у людей было сердце, к которому можно прикоснуться.

— Наша Леди наполняла их сердца бесстрашием и нашептывала планы бегства. Самые отважные из них убегали, держа путь на север, а оставшиеся жили с поднятым кулаком в своем сердце. И если оно ослабевало, человеку было достаточно вновь прикоснуться к сердцу Марии.

— Она стала такой знаменитой, что о ней узнал хозяин. Однажды он погрузил ее на повозку, увез и приковал в амбаре. И тогда, без какой-либо помощи со стороны людей, она ночью исчезла оттуда и вернулась обратно в храм. Хозяин заковывал ее в амбаре пятьдесят раз, и пятьдесят раз она освобождалась из оков и возвращалась домой. Наконец он сдался и позволил ей остаться в храме.

Августа с минуту помолчала, чтобы каждый мог прочувствовать сказанное. Когда она вновь заговорила, то вытянула руки перед собой.

— Люди назвали ее Наша Леди в Оковах. Они назвали ее так не потому, что на ней были оковы…

— Не потому, что на ней были оковы, — хором пропели Дочери.

— Ее назвали Наша Леди в Оковах, потому что она их сломала.

Июна зажала виолончель между ног и заиграла «Бескрайнюю Благодать», а Дочери Марии поднялись на ноги и принялись раскачиваться, словно разноцветные водоросли на дне океана.

Я уже подумала, что это будет торжественным завершением, но нет — Июна пересела за пианино и что есть мочи заиграла джазовую версию «Пойди на Гору и расскажи». И тогда Августа начала танец конга. Она подтанцевала к Люнель, которая схватила ее за талию. Кресси прицепилась к Люнель, за ней пристроилась Мабель, и они гуськом пошли вокруг комнаты, отчего Кресси пришлось схватиться за свою малиновую шляпу. На обратном пути к ним присоединились Куини и Виолетта, а затем и Сахарок. Мне тоже хотелось быть среди них, но я лишь смотрела, равно как Розалин и Отис.

Июна, похоже, играла все быстрей и быстрей. Я обмахивала лицо и чувствовала духоту и головокружение.

Когда танец окончился, Дочери, тяжело дыша, встали полукругом перед Нашей Леди в Оковах, и от того, что за этим последовало, у меня перехватило дыхание. Они стали по одной подходить и дотрагиваться до вытертого красного сердца фигуры.

Куини подошла вместе со своей дочкой, и они потерлись ладонями о дерево. Люнель прижала пальцы к сердцу Марии, а затем поцеловала каждый из них, медленно и методично, отчего у меня на глазах навернулись слезы.