Айрис Мёрдок - Святая и греховная машина любви

— Нет, поощрял. Тебе было любопытно. Хотя какая к черту разница. Все равно так тошно, что жить не хочется.

— Нельзя пройти сквозь зеркало, не порезавшись.

— Извини. Я просто пьян. Знаешь, сколько я выпил виски? Я и сам не знаю. Поцеловал Харриет, велел ей идти спать, а она мне еще говорит: смотри не работай слишком долго… О Господи, это же все, наверное, в последний раз… А перед этим я читал им книгу… Как все было чудесно… И все это теперь рухнуло… навсегда.

— И еще тебе надо думать об Эмили.

— Удушил бы ее своими руками!

— Предположим, ты обо всем рассказал Харриет. Что сделает Эмили?

— Напьется на радостях. Откуда я знаю, что она сделает?

— Вот именно, не знаешь.

— Представляю, как ты сейчас злорадствуешь. Черт меня дернул тогда все тебе рассказать!.. Извини, я веду себя как ребенок, который ждет подсказки от взрослого дяди… Наверное, мне просто хочется, чтобы меня уговаривали, убеждали в том, что все равно от этого никуда не деться.

— Твое спасение должно быть одновременно искуплением твоей вины. И спасти тебя могут твои две жертвы. Только они, никто другой.

— Харриет и Дейвид?

— Нет. Харриет и Эмили.

— Ты не понимаешь. Я никогда… я даже помыслить не мог, что они могут существовать обе одновременно. Одна или другая… А обе — нет.

— Понимаю, понимаю. Но испытание, которое ты должен пройти, в этом как раз и состоит. В том, чтобы Харриет узнала.

— Ну нет, если Харриет узнает про Эмили, мир просто взорвется, его не будет!..

— Твое испытание в том, что он не взорвется. Ты будешь жить дальше, есть, спать, ходить в уборную.

— Нет, это невообразимо! В прямом смысле невообразимо. Как современная физика. В моей голове это не укладывается!

— Забудь о себе. Самоустранись. Положись во всем на них. Возможно, они сами за тебя все решат. Хоть ты этого и не заслуживаешь.

— Нет, ты не понимаешь! Даже если Харриет вдруг скажет, что она меня простила, — дело совсем не в этом. Тут вещи космического порядка…

— Только для твоего сознания.

— А я живу в своем сознании!

— Стоит ли так себя ограничивать? Ты, кажется, до сих пор воображаешь, будто ты властелин своей жизни, будто от твоего монаршего решения что-то зависит. Право, это слишком трагическая роль. Жизнь полна абсурдов и по большей части комична. Если она где не тянет на комедию, то и там не трагедия, а сплошная скука. К слову сказать, твое существование не так уж много значит. Все твои дни сочтены заранее. И никакие самые мудрые решения тут ничего не меняют. Наказание за любую провинность происходит автоматически. Ты делаешь что-то сегодня — а завтра из-за этого случается нечто такое, чего никто пока не может предугадать. В общем, не стоит разыгрывать из себя трагического героя. Думай только о том, как лучше всего сейчас поступить, — и все. Должен ты сказать обо всем Харриет? Должен. Ты всегда это знал. И вот теперь тебе предоставляется возможность подойти к вопросу серьезно. В такой ситуации разве не самое здравое и естественное решение — во всем признаться? Пусть тебя греет сознание того, что ты совершаешь хороший, праведный поступок.

— Не могу сказать, чтобы оно очень меня грело, — сказал Блейз. — Может, это признак морального разложения? Впрочем, я и раньше считал, что любой скандал лучше всего замять, если есть возможность.

— Нет у тебя сегодня такой возможности. Когда становится слишком больно и слишком страшно, приходится что-то делать. По-моему, сейчас самое время. Сделай что-нибудь, пока не стало еще больней и еще страшней.

— Ты прав. Завтра утром все расскажу Харриет. И помоги мне Господь…

— Лучше напиши ей письмо, — сказал Монти.

— Почему письмо?

— Потому что его можно как следует продумать и написать с умом. Сейчас ты говоришь так, будто есть одна чудовищно огромная правда, которую ты должен ей открыть. Но ту же ситуацию можно повернуть по-разному и взглянуть на нее с разных сторон. Придется, конечно, наврать кое-что, причем обеим. Без этого никак…

— Может, ты еще черновичок мне составишь?

— Могу и составить, если хочешь. Я серьезно. К примеру, можно написать Харриет, что ты уже не любишь Эмили, что тебя привязывает к ней одно только чувство долга — ведь так? Так или не так, все равно.

— Нет, ты все-таки исчадие ада!..

— В аду разумный подход тоже не помеха. Помнится, героям Мильтона он помогал. Когда перестаешь бездарно убиваться и начинаешь думать, тут же становится легче.

— А письмо… о чем еще я должен в нем написать?

— О детях, разумеется. Об их правах, о том, как важно, чтобы они были счастливы. Два сына, две проблемы, от них никуда не деться.

— Ну, пожалуй.

— Вот видишь, ты уже начинаешь думать.

— Нет, нет. Я не смогу написать это письмо. Пиши ты.

— Ладно, что-нибудь набросаю. Нужно сделать так, чтобы Харриет увидела несколько частных проблем, требующих решения, — а не одну огромную, неразрешимую. Внуши ей, что ты уповаешь на ее любовь. И встряхнись наконец, возьми себя в руки. Будь ты хоть подлец из подлецов, нельзя же из-за этого рвать на себе волосы не переставая.

— Кажется, мне уже становится лучше.

— Не исключено, что вся эта история в итоге сблизит вас с Харриет.

— Ах, если бы так, если бы я смел надеяться! Но, знаешь… Я, пожалуй, поговорю сначала с Эмили… Может, ничего и не понадобится… Ты же сам сказал… Завтра поговорю с Эмили, тогда все и решу.

— Давай сходим к Эмили вместе.

— Почему вместе? Любопытство разбирает?

— И это тоже. Но, по правде сказать, у меня такое чувство, что тебе понадобится свидетель. Точнее, что-то вроде секунданта. Ты ведь догадываешься, что произойдет, если ты поговоришь с Эмили, а потом начнешь решать. Тут же угодишь в свою старую двойную колею — и все.

— Если я скажу Эмили, что собираюсь сказать Харриет… мне же, вероятно, придется это сделать. Или, по крайней мере…

— Послушай, я никогда никаких советов тебе не давал и не даю…

— Давал, и сейчас даешь… Так напишешь для меня это письмо?

— Напишу, напишу…

— Мне уже гораздо лучше. Интересно, почему?

— Потому что ты теперь видишь перед собой конкретные задачи, которые, впрочем, тебя ни к чему не обязывают. А может, ты просто решил, что разговаривать с Харриет вовсе не обязательно.

— А ты думаешь, что обязательно?

— Я думаю, да.

— Пожалуй, ты прав, к Эмили лучше идти вдвоем.

— Кстати, не говори, пожалуйста, Харриет, что мне давно известно про вас с Эмили. Пусть она думает, что я только что узнал.

— Ara, я вижу, ты тоже забеспокоился, как бы о тебе плохо не подумали.

— Ей будет неприятно узнать, что я столько времени ее обманывал.

— О Боже. А Магнус Боулз? С ним-то что делать?

— Ничего. Пусть пока остается.

— То есть — не говорить Харриет, что он химера?