Сильви Тестю - Девочки

— Надо выйти.

Это информация на случай, если она не заметила, что Тото включил пятую скорость.

Мы с тетей почти бежим, пока не останавливаемся у столбика, который выбрал мой изверг, чтобы облегчиться.

— Посади его в багажник.

Анжела не любит шерсть в машине.

Мы поднимаем полку за задним сиденьем новенького «Мерседеса», чтобы мой пес не задохнулся. Из-за спинки едва виднеется голова Тото. Он обижен на меня. За что я так с ним поступила — засунула в багажник? В моей машине эта собака привыкла располагаться на пассажирском сиденье, когда я за рулем.

— Может, ты хотя бы причешешься?

— Все так ужасно?

Анжела поворачивает ко мне зеркальце заднего вида. Масштабы катастрофы: не голова, а воронье гнездо.

— С таким красивым платьем… просто обидно…

Я беру из тетиных рук щетку для волос. Конечно, на «встрече с публикой» появиться в таком виде нельзя.

— Я чуть не опоздала утром на поезд…

— Уж точно не потому, что слишком долго вертелась перед зеркалом.

— Нет, — волей-неволей признаю я, глядя в прямоугольник над ветровым стеклом.

— Твоя пресс-атташе сказала мне, что это на час. Как только кончится — едем в ресторан.

— Мы успеем выпить кофе?

— У нас есть сорок минут.

— Купите ему намордник! Купите ему намордник!

На террасе кафе какой-то мужчина разоряется из-за моего улегшегося под столом пса.

Это мое вечное везение. Если оказался поблизости придурок — непременно по мою душу.

— Собаки без намордника опасны!

Надо же, не унимается. И ведь совсем не видно моего пса, а он его засек Мы с Анжелой пытаемся не обращать внимания на скандалиста.

— Без намордника!

Он тычет пальцем в моего пса. Призывает остальных клиентов в свидетели.

Мы продолжаем с того места, где остановились при появлении психа.

— Она глазам своим не поверит! Чего-чего, но увидеть тебя она никак не ожидает! — заранее радуется Анжела.

Через десять дней бабушке исполняется восемьдесят лет. День рождения устраивают в хорошем лионском ресторане, это будет праздник в узком кругу — так она думает. Она не знает, что соберется вся родня.

Ей невдомек, что я тоже буду. Меня никогда не бывает. В силу чересчур плотного графика я вынуждена манкировать собраниями нашей династии. Вот мама и воспользовалась моим приездом — на «встречу с публикой», — чтобы устроить праздник. «По крайней мере, я буду уверена, что ты появишься! Мы пойдем на твою „встречу“, а оттуда — сразу в ресторан!»

— Ты нашла фотографию? — виновато спрашиваю я Анжелу.

Она собирала фотографии всех. В свой восьмидесятилетний юбилей бабушка будет прародительницей-Евой нашего сообщества. Семья у бабушки с дедушкой большая — тридцать восемь человек.

Своего Адама бабуля потеряла в прошлом году. Анжела решила подарить ей все ее потомство вперемешку под стеклом и в рамке.

Тридцать семь членов семьи прислали свои фотографии. И только один не удосужился это сделать — я.

— Я вырезала твой снимок из «Лион Маг». Не беспокойся, она будет счастлива! Сможет лишний раз рассказать о тебе аптекарше!

Снимок из журнала среди фотографий родных — вот что получит бабуля в подарок на день рождения…

— Знаешь, для нее это даже лучше, — пытается Анжела стереть прилипшую к моему лицу гримаску.

— Намордник! Намордник!

Мужчина вконец разошелся, задетый полнейшим равнодушием моего пса.

— Намордник! Намордник! — не умолкает над ухом.

Я понимаю: надо что-то делать, иначе нас не оставят в покое.

— Да, мсье, придется купить, тогда он будет бросаться на таких зануд, а я наконец узнаю, для чего нужен намордник!

Мой пес как лежал, так и лежит безвольной тряпочкой, уткнувшись мордой в мои ноги. Истерика он едва удостаивает своим усталым взглядом.

— С виду-то вроде не злой! Да только ведь как бывает: пришел человек домой — а собственная собака его и загрызла! Не признала собака хозяина! Загрызла насмерть!

Теперь уже вся терраса смотрит на нас.

— Мне так нравится все, что вы делаете, тихонько говорит мне одна женщина, уходя.

— Спасибо.

— Намордники — они ведь не для собак!

Совсем зарапортовался!

— Да. Вы правы, они — не для собак. Они для тех, кто слишком много выступает!

Терраса дружно прыскает со смеху.

— Пошли?

Надо уходить, нам все равно пора.

— Я пойду за машиной, встретимся прямо там?

— Да. Я пройдусь немного. И Тото надо погулять минут пять. Дорогу я знаю: по улице Лантерн.

Наконец я могу отдышаться.

На лионских улицах, которые я знаю как свои пять пальцев, многое изменилось. Иной раз мне встречается знакомое лицо, напоминающее о том, какими они были. Я иду почти не останавливаясь. Площадь Терро, Музей современного искусства. Я гуляю, а мой пес тем временем метит территорию.

— Мадемуазель? Мадемуазель?

Мне улыбается пожилая женщина.

— Да?

— Вы не дадите автограф для моей внучки? Она так вас любит.

Я не уверена, что она знает, как меня зовут. Расписываюсь на протянутом клочке бумаги.

— Мадемуазель?

— Да?

Я отдаю ей подписанный клочок.

— Вы не поможете мне перейти улицу? Пожалуйста…

— Только я с собакой…

Это на всякий случай, вдруг она не видит пса.

Договорились. Старушка просовывает руку мне под локоть.

Она идет с трудом. Почти висит на мне. Свободной рукой я еле-еле удерживаю пса, он тянет поводок будто ополоумел. Так и старушка улетит, если я зазеваюсь. Да заметила ли она его, в самом деле?

— Тихо, Тото, — увещеваю я, а самой так и хочется оторвать ему ухо — ишь, разошелся.

Ухо я ему, конечно, не оторву, не хочу пугать старушку, она и без того ничего не видит. Так мы все скоро полетим вверх тормашками. Я почти не чувствую руки — до того натянут поводок.

— Вы очень милая, деточка.

Она не замечает, какая немилосердная борьба завязалась между мной и моей собакой. Говорят, собака — друг человека. Да, пока человек пребывает в добром здравии и может выдержать заданный темп. Я приду растрепанная, потная, с распухшей рукой, и все из-за дурно воспитанного пса!

— Прошу прощения, друг мой.

Старушка обращается к людям так, будто со всеми знакома.

Мужчина улыбается ей. Но и не думает посторониться.

— Прошу прощения, уважаемый, нам бы пройти, — снова просит она.

Он стоит как вкопанный.

— Посторонитесь, мсье, дайте пройти.

Мне не до церемоний.

Мужчина продолжает улыбаться. Мы со старушкой проходим, слегка пихнув его. Какой противный.

— Идемте же.

Я поторапливаю старушку, надо шевелить каблуками. Бросаю на мужчину испепеляющий взгляд. А он все равно улыбается. Странный какой-то.

— Осторожней!

Старушка хватается за мой плащ: она чуть не упала.

— Простите, мадам! Вы не ушиблись? Извините меня, пожалуйста. Мне так неловко.