Михаил Чиботару - Встреча по ту сторону смерти

– Подлая гадюка! – процедил он сквозь стиснутые зубы и со всего маху ударил ее по лицу.

Она повалилась на пахоту без крика, без стона, так и осталась у его ног с широко раскрытыми глазами, как верная, но провинившаяся собачонка. И это еще больше разъярило Василе. Он схватил ее за шиворот, рванул кверху. И когда она поднялась на ноги, ударил ее снова. Одной рукой держал, другой бил. И сколько бил, сам не знает. А она молчала. А ее муж, не оглядываясь, дул по пашне к селу. Поняв, что делает совсем не то, что задумал, Василе бросился к лошадям Тоадера, которые спокойно стояли в борозде. Он с ходу перевернул плуг и изо всех сил огрел лошадей лопаткой. Сытые, отдохнувшие животные рванулись с места. Увлекаемые постромкой вальки били их по ногам, заставляя бежать все быстрее. И чем быстрее был их бег, тем больнее были удары вальков. И так мчались они, пока от плуга, передка и упряжки ничего не осталось, а ноги не превратились в сплошные раны.

Василе вернулся к своему плугу и, прильнув пылающей щекой к лошадиной морде, глубоко и протяжно застонал, словно пытаясь излить ей душу или хотя бы заставить понять и простить его. Затем глухо зарыдал.

На другой день, когда он усталый возвращался домой, его встретила Панагица. Она остановила лошадей и, бессильно опершись на облучок брички, принялась всхлипывать.

– Ой, горе тебе, бэдица Василе, – причитала она. – Мой подал на тебя в суд. Ищет свидетелей и для случая в Каменной долине.

Василе едва не разобрал смех. Случай в Каменной долине действительно был забавным.

Исстари так повелось, что на троицу проводились состязания по трынте, плаванию, играли в лапту. Но, конечно, самыми интересными были скачки. Лучшие наездники со всей округи собирались в Каменную долину, будто специально созданную для подобных состязаний. А поглядеть на них приходили издалека парни и девки, ребятня и пожилой люд.

У Тоадера Оляндрэ была Стелуца – тонконогая рыжуха с поджарым животом и гладким блестящим, словно начищенным кремом, волосом. Отец купил ее года три назад в Измаиле. Говорят, привезли ее из самой Аравии, и отец отдал за нее кучу денег. Но когда речь шла о сыне, Костаке Оляндрэ не скупился. Он хотел видеть его всегда впереди, чтоб он верховодил над остальными и обладал тем, чего нет у других.

Когда Тоадер появлялся верхом в Каменной долине, знатоки окружали его плотным кольцом и с восхищением и завистью цокали языками.

Прошлый год подался на скачки и Василе Оляндрэ – на Змее Андрея Обадэ. Это был не жеребец, а огонь. Он рвал уздечку, вставал на дыбы, отчаянно брыкался Но Василе умел его обуздать. Увидев своего брата, Тоадер помрачнел: еще, чего доброго, обгонит.

В то время, как другие наездники с любопытством толпились вокруг Василе, Тоадер стал над ним измываться:

– А завтра, глядишь, приедет на скачки верхом на автомобиле. Если, конечно, выцыганит у кого-нибудь…

– А что, это не его жеребец? – услыхав реплику, спросил кто-то из чужаков.

– Как бы не так. У него-то в доме и порядочной собаки нет. Голь перекатная.

Василе все слышал. Впрочем, Тоадер затем и говорил громко, чтобы он слышал. Его бросило в пот от стыда и злости. Он уже был готов накинуться на двоюродного брата с кулаками, но тут ему в голову пришла шальная мысль.

Наездники прогуливали своих скакунов по лощине, готовя их к скачкам. Василе сделал круг у берега Реута и на обратном пути остановился прямо возле Тоадера. Ретивый изголодавшийся Змей только того и ждал. Увидев красавицу чистокровку арабской породы, тонконогую, стройную, он издал вожделенный храп и метнулся к ней. Василе Оляндрэ неуклюже повернулся и как бы невзначай свалился с седла. Почувствовав волю, Змей просто ошалел: он стал гоняться за Стелуцей, всполошив всю долину. Тоадер растерялся со страху. С побелевшим лицом он извергал какие-то невнятные звуки. Люди визжали и испуганно шарахались в стороны, но вскоре успокоились и с интересом стали смотреть…

– Кобыла кобылой, а Тоадер наверняка принесет в дом жеребенка! – крикнул кто-то из шутников, вызвав смех у окружающих. И лишь Тоадеру было не до шуток.

С того дня у него снова стала дрожать нижняя губа. Чей-то острый язык заметил, что дрожь может быть первым признаком того, что Тоадер на сносях… Хохотал весь уезд. Хохотал долго, смакуя подробности, так что Тоадеру пришлось избегать людей. И вот только теперь, спустя год, он начал искать свидетелей…

– Несдобровать тебе, бэдица Василе, – повторяла заплаканная Панагица. – Он порешил отомстить за все, что было и чего не было.

И то самое чувство, которое лишь вчера он вырвал из своего сердца, вновь возродилось…

Василе попросил прощения за вчерашнее, поблагодарил за заботу и успокоил ее. Потом уговорил, чтоб в, воскресенье, когда люди пойдут в церковь, она пришла в лес на старое место.

Вначале его вызвали в жандармское отделение. Избили, несколько дней подержали в погребе, надеясь выжать из него хоть немного денег. Затем отдали под суд. Но судебный процесс не состоялся. Наступило двадцать восьмое июня 1940-го года – освобождение.

Когда его назначили председателем, он мог бы свести счеты с Тоадером, который стал смирным, как овечка. Но он довольствовался тем, что посылал его на все обязательные работы и, как правило, подальше. По селу пошли слухи, что председатель неспроста гонит из дому Панагициного мужа. И Тоадер догадывался, что неспроста, но до поры до времени не подавал виду. Для него то были тяжелые времена. Он знал, что сейчас его брат способен на многое, – в один прекрасный день может запросто спровадить его… Но когда Василе отобрал у него землю и раздал ее беднякам, взяв и себе участок из дедова надела, он совсем потерял голову и задумал порешить его. Узнал он и о встречах Панагицы с Василе. Однажды вечером он выследил жену у виноградника, который раньше принадлежал деду, потом ему, а теперь перешел к Василе. Увидев их вдвоем, он бросился с топором.

А Василе хотелось ей столько высказать! Ему надоели эти встречи украдкой, он собирался втолковать ей как-нибудь, убедить, чтобы бросила Тоадера и шла за него. Тогда и молва успокоится, да и они заживут по-человечески. А если что, оставят они эту Сэлкуцу, возьмутся за руки, вот, как сейчас, и пойдут на все четыре стороны.

Но лезвие топора, грозно блеснувшее в ночи, обрубило нить разговора. Замахнувшаяся рука Тоадера дрожала, и Василе успел выхватить топор, и отшвырнуть его в темноту. Он был готов вцепиться ему в глотку и задушить, но сдержался. Просто взял его за грудки, притянул к себе и предупредил, что ежели начнет валять дурака – завтра же ему несдобровать. Эту угрозу Василе заимствовал у других, она была в моде и производила впечатление.

…С того вечера он больше не встречался с Панагицей. Вскоре началась война.