Джордже Менюк - Диск

Со стороны башни послышалось тонкое повизгивание губной гармошки, потом донесся смех солдат – там веселились. Адриан поежился. И этот гогот солдат, и пиликанье гармошки не давали забыться, они назойливо и тупо напоминали о том, что недавно случилось с ним и Ясеком.

Но вот смех усилился, раздались какие-то возгласы, Адриан поднял голову и увидел бегущего по полю Ясека. Сперва у него мелькнуло, что Ясек решился на побег, но почему он бежит так нелепо, вдоль поля, и зачем то и дело подскакивает? Но тут же сообразил, что Ясек гоняется за клячей. Наверное, он выпустил повод, и расстреноженная лошадь теперь не давалась ему в руки. Она металась, как очумелая, а за ней, нелепо болтая руками, бежал Ясек. Адриан бросился на помощь, перехватил клячу за гриву. Та дергала головой, хрипела, брызгая пеной.

– О, черт! Овод ее укусил, что ли? – сказал запыхавшийся Ясек.

– Видимо, она приблудная, – решил Адриан. – Держи повод.

Они притащили упиравшуюся клячу, с трудом надели на нее хомут, привязали вожжи к шесту и стегнули по крупу. Лошадь двинулась, колесо натужно заскрипело.

– Пошло, – сказал Адриан усталым голосом.

Теперь Адриану казалось, что время остановилось, привязанное к колесу, к лоткам, в которые набиралась вода, чтобы тут же вылиться в желоб. Часы шли, уходила жизнь, а они все вертелись по кругу: кляча и двое мужчин. Солнце палило нестерпимо, как из разверстой печи, кляча тяжело вздымала худые ребристые бока, спотыкалась, – скорее тень, а не лошадь, Адриан и Ясек налегали грудью на брус, вода набиралась и выливалась, и все это ограниченное малым кругом движение превращалось в изощренную пытку.

Но вот Ясек остановился, с досадой плюнул на бревенчатый настил, мрачно и странно посмотрел на рытвину с родниковой водой.

– Не могу больше, – глухо проговорил он, – пойду умоюсь.

Адриан продолжал погонять лошадь, искоса поглядывая на товарища. Он видел, что Ясек совершенно обессилел, мокрая от пота рубашка прилипла к спине и груди. Адриану тоже хотелось плюнуть на чертово колесо, на клячу, на башню, откуда опять донеслось попискивание гармошки, его охватил тяжелый гнев, но он подавил его, вспомнив, что разумнее дождаться ночи.

Он даже не заметил, когда вернулся Ясек, они продолжали молча толкать брус, словно враги, которые вынуждены скрывать свои мысли друг от друга.

Когда небо прочертили бомбардировщики, оба приостановились, проводили их глазами. Самолеты шли на восток. Где-то в невидимой отсюда дали вздрагивала потревоженная земля. Судьба сбросила свою каждодневную маску, настежь открылись ворота ада, им же досталась нелепая доля кружить по кругу и слушать скрип колеса, который заглушал все, даже мысли…

Ясек то уходил к ручью, то снова оказывался рядом, и Адриан слышал его тяжелое дыхание. Раз или два уходил пить воду и Адриан, но без его помощи и понуканий лошадь останавливалась, а "Ясек тяжело повисал на брусе. Тогда со стороны башни слышались крики немцев, и он торопился назад, к колесу.

Казалось, день не кончится, но наконец стали вырисовываться тени: их с Ясеком и клячи. Адриан тащился по кругу и смотрел на эти тени. Они удлинялись, густели. Когда надолго исчезла третья тень, он поднял голову и посморел в сторону ручья. Ясека там не было. Адриан отпустил брус, распрямился и вдруг увидел, что Ясек ничком лежит на траве, обхватив руками голову. Лошадь, почуяв, что ее больше не понукают, остановилась, скрип колеса затих, и в этой тишине отчетливо послышалось рыдание. Плакал Ясек – хрипло, надсадно, раздирающе. Потрясенный, Адриан бросился к товарищу. Услышав шаги, Ясек перевернулся на спину, плач и всхлипы оборвались, и на Адриана глянули широко открытые, немигающие глаза. Их выражение было таким же безучастным, как там, на морском берегу, когда Адриан впервые увидел поляка. Он присел на корточки, спросил:

– Что с тобой? Что с тобой, Ясек?

– Слышишь, Адриан, как жалобно кричат чайки? – тихо проговорил Ясек. – А море… какое оно гневное и пустынное, видишь его?

Адриан, не зная что ответить, снова спросил:

– Да что случилось?

Он понимал, что гневное море бушевало в смятенной душе товарища, возбужденная память возвращала его к той ночи, ужас которой все еще владел больным сознанием.

– Встань! Встань, Ясек!

– Значит, ты ничего не видишь? Даже этого черного, сердитого неба?…

Но Адриан уже поднимал его за плечи, и Ясек вяло повиновался.

– Небо потемнело потому, что вечереет, – говорил Адриан, держа товарища за плечи. – Я думаю, нам можно прекратить работу.

Он повел Ясека в сторону домика, видимо бывшей сторожки, все время ожидая окрика со стороны башни. Но там молчали. В хибарке было сухо, пахло сеном, которое кто-то натащил сюда. Ясек обессиленно повалился на сено. «Нам надо бежать этой ночью, – лихорадочно думал Адриан, глядя на Ясека, – надо бежать, а он совсем расклеился». В памяти всплыли пароход, бомбежка, гибель людей, и он содрогнулся. Этого не забыть, и Ясеку, видимо, такие страдания не по силам. Не зная что делать, он вышел из хибары. Крадучись, ползли сумерки. На башне было тихо, – ни человеческих голосов, ни гармошки. Но это не удивило Адриана, он так устал, что не стал задумываться, куда могли деться солдаты. За черной гривой парка громыхали орудия, потом послышался лязг гусениц, словно неподалеку шла колонна танков. Небо на закате было багровым, тяжким, как перед грозой.

Он спустился в ложбину, полную темных сумерек, развязал лошадь, снял хомут, но треножить ее не стал.

– Иди, иди и ты на волю, – тихо проговорил он и погладил ее по холке. – Ты нам больше не понадобишься.

«Этой же ночью убежим», – мысленно прибавил он. Лошадь продолжала понуро стоять, потом тихо поплелась к воде. Адриан, подождав еще несколько минут, двинулся обратно. Парк был тихим и безлюдным, только несколько запоздалых лучей промелькнуло в кустарнике, словно кто-то чиркал там спичкой. Шорох сухих листьев заставил его вздрогнуть, он приостановился, задержав дыхание. Но потом его глаз различил тень какого-то зверька, прошмыгнувшего мимо, и Адриан облегченно вздохнул.

Он вдруг понял, что немцев в усадьбе нет, – в неверных ночных тенях парка дом был как призрак плезиозавра в мутных волнах. Плезиозавр угрюмо молчал, оцепенев от тоски.

Адриану вспомнился немецкий полковник, счастливый владелец вновь обретенной колонии. Интересно, чем он сейчас занят? Возможно, и для него старые времена раскрошились без следа и отзвука… А что остается для них с Ясеком?

С прытью косули Адриан помчался назад, к сторожке.

Но поляка там не было. Чувствуя, как страх подступает к горлу, Адриан попятился к выходу. Что, если Ясек уже решил свою судьбу? Хотелось крикнуть, громко позвать товарища, но он боялся разбудить тишину, боялся спугнуть удачу. Крадучись, он обошел сторожку, прислушался. Безмолвие ночи нарушал только неясный звук, похожий на скрип водяного колеса, и Адриан машинально направился к лощине. И чем ближе он подходил, тем явственнее был слышен скрип, ему показалось, что он даже различает бульканье воды в лотках и тихий свист. Еще издали Адриан приметил смутный силуэт на бревенчатом настиле. «Неужто Ясек?»